Стрэнг спросил премьер-министра, знают ли французы, что оп собирается встретиться с Гитлером, и пе следует ли им предварительно показать подготовленный проект заявления. Чемберлен взглянул на него с некоторым раздражением и коротко ответил, что это не их дело. Оно касается строго англо-гермапских отношений.
Спустя полчаса Чемберлен был уже у Гитлера, а еще через час он вышел из апартаментов фюрера и был отвезен на аэродром, где его ожидал самолет, отправляющийся в Англию. Как и при возвращении Даладье в Париж, истерически-радостная толпа ожидала его в Лондоне. Возбужденный приветствиями толпы, он держал в вытянутой руке листок бумаги. «Это — мир на наше время», — заявил он, помахивая листком. Затем, как охваченный благоговением болельщик, который никак не может поверить, что ему удалось получить автограф виновника торжества, Чемберлен воскликнул: «Смотрите, вот бумага, на которой стоит его подпись!»
Документ, который Чемберлен поднял высоко над головой, представлял собой обещание, что Англия и Германия никогда не начнут войну друг с другом.
Но в Англии были и такие люди, которые весьма скептически отнеслись ко всем этим фактам. Одним из них был член кабинета Альфред Дафф Купер, подавший в отставку с поста первого лорда адмиралтейства. На трибуну палаты общин взошел Уинстон Черчилль, чтобы произнести нудную речь, подробно изобразив поражение, которое Англия потерпела в Мюнхене; он был освистан другими членами парламента. С самодовольной, презрительной улыбкой Чемберлен заметил, что любой, кто будет критиковать Англию за Мюнхенское соглашение, только «обесчестит себя». А одип из членов парламента, заявивший, что предложение займа чехословацкому правительству явилось бы новым вариантом «тридцати сребреников», был сбит с ног другим страстным сторонником политики умиротворения,
И все же находились скептики. Одип из них оказался достаточно смелым, чтобы высказать Чемберлену предположение, что, возможно, Гитлер его обманывает, что фюрер и раньше давал обещания и затем нарушал их.
«Видите ли, мой дорогой, — отвечал британский премьер-министр, — в данном случае это совершенно другое дело; в данном случае он дал обещание мне».
Однако если у Чемберлена не было никаких сомнений, то английский народ очень скоро почувствовал себя далеко не радостно. Первые чувства облегчения уступали место чувствам неловкости и вины, особенно когда англичане читали в газетах сообщение из Судет и Чехословакии. Правительство заверило их, что расчленение будет осуществлено в форме, свойственной порядочным и культурным людям, и что нацисты возьмут у чехов только ту часть территории, где подавляющее большинство населения составляют немцы. Однако теперь они читали сообщения о безжалостной аннексии огромных районов по чисто стратегическим и экономическим соображениям, без какого-либо этнического обоснования. К 10 октября 1938 года Чехословакия потеряла не только своего президента, но и большую часть своей железнодорожной системы, 70% всех своих ресурсов чугуна и стали, 76% вагоностроительных предприятий, 80% текстильной промышленности, 80% предприятий по производству цемента, 90% предприятий по производству фарфора и стекла, 40% предприятий по заготовке лесоматериалов и 70% всех электроэнергетических мощностей. Начали поступать ужасающие подробности о выселении чехов, которые теперь бежали из Судетской области, где они проживали на протяжение многих лет.
Для некоторых беженцев была уготована еще более ужасная судьба. Речь идет о жителях немецкой национальности в Судетской области, численность которых определялась примерно в полмиллиона и которые, отказываясь вступить в нацистскую партию, протестовали против возвращения Судетской области Германии. Конрад Генлейн поклялся «чинить им страдания, пока опи не почернеют». Идя по пятам германской армии, пересекшей границу и теперь занимавшей все новые и новые районы, гестапо во главе с рейхсфюрером СС Гиммлером и его заместителем Гейдрихом руководило «охотой» на социал-демократов и коммунистов. Однако многие тысячи этих людей, вовремя предупрежденные, успели уйти на территорию собственно Чехословакии и нашли убежище в Пльзене, Брно и Праге. Это вызвало приступ бешенства у руководителей гестапо, и в своих гневных телеграммах в Берлин они требовали принятия соответствующих мер в Праге. Германский посол в Праге Эрнст Эйзенлор получил из Берлина приказ потребовать от генерала Сыровы возвращения беженцев. Не желая больше противиться ничему, озлобившийся генерал уступил требованиям, и соответствующее соглашение 15 октября было подписано. Характерно, что оно было оформлено задним числом, 1 октября. «Это избавит нас от необходимости кормить их», — холодно заметил Сыровы.
Читать дальше