Однако, когда Далеруса провели в кабинет Галифакса в шесть часов тридцать минут того вечера, он нашел министра иностранных дел в бодром настроении. Беседа Гепдерсона с фюрером, состоявшаяся днем, оказалась исключительно обещающей, сказал Галифакс, похоже, что теперь действительно могут быть начаты официальные переговоры и достигнуто мирное урегулирование.
С большим облегчением швед воспринял сообщение Галифакса и, поболтав немного, направился в отель «Карлтон», где его ожидали английские друзья. Они уселись за обед в весьма хорошем настроении, ибо до них также дошли обнадеживающие слухи.
В самый разгар болтовни и тостов в честь мира как будто что-то кольнуло Далеруса. Он почувствовал, что должен немедленно позвонить Герингу и узнать, что тот думает о переговорах между Гитлером и Тендерсоном. Придя в вестибюль, Далерус попытался заказать телефонный разговор с Берлином и обнаружил, что линии связи с Германией заблокированы. Встревоженный, он позвонил в Форин Оффис и просил помочь, чтобы его связали с Берлином. Наконец он услышал голос немецкого телефониста и попросил соединить его с фельдмаршалом, где бы тот ни находился. Через две минуты он услышал голос генерала Боденшатца, объяснявшего, что Геринг совещается с членами правительства, но через несколько минут подойдет к телефону.
Наконец послышался пронзительный голос фельдмаршала. Геринг сразу дал понять Далерусу, что тот выбрал крайне неудачный момент для телефонного разговора. В Берлине все перевернулось вверх дном; положение очень серьезное.
Далерус пришел в замешательство. Когда он уезжал, обстановка казалась более благоприятной. Что же случилось, почему она так изменилась?
«Разве вам еще не сказали? — спросил Геринг. — Все изменилось, так как англичане подписали пакт с Польшей. Зачем им это было нужно? Зачем они пошли на такую глупость? Фюрер воспринял это как определенный вызов».
«Я могу заверить вас, что такого намерения у них нет», — отвечал Далерус.
«Тогда англичане должны спешить, чтобы внести ясность,— сердито отвечал Геринг.—Я возлагаю большие надежды на свою поездку в Лондон и прошу убедить наших английских друзей действовать быстро. В любой момент может вспыхнуть война».
На самом деле, хотя обстановка действительно ухудшилась в ночь на 25 августа, война не могла вспыхнуть в любой момент, ибо Гитлер отменил свой приказ. Английское правительство нанесло такой удар его планам, какого он никогда не ожидал. Почти как раз в тот момент, когда он сделал великодушный жест перед Гендерсоном, предложив свои «гарантии» Британской империи, в Форип Оф-фисе извлекли на свет божий англо-польское соглашение, пылившееся па полке с апреля, и положили на стол Галифаксу. Это было обычным делом в установившейся практике; заработали мелкие сошки Форин Оффиса. Теперь, когда уже не оставалось никаких шансов на договор с Советским Союзом, была высказана мысль о том, не пора ли превратить англо-польское соглашение в реальный инструмент? В конце концов оно и так довольно долго находилось в неопределенном положении.
Галифакс, а вслед за ним и Чемберлен согласились с этим предложением. Галифаксу поручили пригласить польского посла графа Эдварда Рачинского и проинформировать его о намерении англичан. Попросив некоторое время, чтобы по телефону связаться с Беком в Варшаве и получить соответствующее разрешение, посол вскоре прибыл в Форин Оффис с необходимыми полномочиями, и в 6 часов 35 минут 25 августа подписал пакт от имени польского правительства.
Пакт обязывал обе стороны прийти на помощь друг другу в случае нападения на одну из договаривающихся сторон. К пакту прилагались также секретные пункты, два из которых были особенно важны. В одном пункте под не названной «европейской державой», в случае нападепия которой договаривающиеся стороны оказали бы помощь друг другу, констатировалось, что это была Германия. В другом пункте ссылка на возможность или угрозу агрессии против определенных «польских интересов» имела в виду Данциг.
Гитлер узнал о подписании этого документа — но не его секретных статей — вечером 25 августа, когда немецкие войска уже двигались к Польше. Почти в это же самое время прибыло послание из Рима. Муссолини отвечал Гитлеру на его письмо, сообщая о своих планах. Это письмо не носило характера полемики закадычных друзей, как того ожидал Гитлер *.
Фактически Муссолини был в панике. Несмотря на напыщенный тон заявления, он не разделял убеждения Гитлера, что Англия и Франция в случае нападения на Польшу останутся в стороне. Как явствует из дневника Чиано, дуче мучился от унижений, признавая свою военную слабость, и приходил в ужас при мысли оказаться вовлеченным во всеобщую войну, но к 26 августа у пего созрело твердое решение оставаться вне конфликта. Итальянский диктатор понимал, что «Стальной пакт» обязывал его стоять плечом к плечу со своим партнером по оси в случае военных действий, но перспектива общей войны просто парализовала его, ибо он был убеждеп, что в пределах недели после объявления войны Западу вся Северная Италия окажется наводненной французскими войсками, а итальянский флот будет потоплен английскими военно-морскими силами. Одно дело — запугивание, другое дело — реальные военные факты.
Читать дальше