Леонард Мосли - Утраченное время [Как начиналась вторая мировая война]

Министры и военные руководители собрались в кабинете Даладье; вечернее солнце ярко освещало всю комнату. Как обычно в напряженные моменты, лицо Даладье горело; сам он, казалось, нервничал, однако голос его был тверд, когда он начал говорить:

«Это заседание созвано по просьбе министра иностранных дел. Сам я пе собираюсь говорить много и хочу выслушать вашу точку зрения».

Первым выступил Бонпэ:

«Заключение пакта между Россией и Германией полностью изменило соотношение сил противостоящих стороп».

Министр иностранных дел поспешно добавил, что всего случившегося могло бы и не быть, если бы Варшава не отвергала неоднократные просьбы Франции разрешить проход русским войскам через Польшу.

«Какова должна быть наша позиция теперь? Должны ли мы сохранить верность нашему союзу с Польшей? Не будет ли лучше заставить Польшу пойти на компромисс и пересмотреть свою позицию? 51 51 То есть позицию неуступчивости перед требованиями Германии. — Прим. авт. Тем самым мы выиграли бы время для совершенствования технического оснащения вооруженных сил и наращивания нашей военной мощи, для улучшения наших дипломатических позиций и, таким образом, общего улучшения положения на случай, если Германия нападет на Францию».

Боннэ обратился к Гаме лену и спросил:

«Каково мнение военных?»

«Важно убедить Италию оставаться нейтральной»,— ответил генерал. Адмирал Дарлан выразительно кивнул головой в поддержку высказанной Гамеленом мысли.

«В моем министерстве мы никогда не ослабляли своих усилий обеспечить нейтралитет Италии, — сказал Боннэ.— Однако вернемся к моему первому вопросу: остается ли союз с Польшей все еще военным фактором первостепенной важности для Франции? И как долго польские вооруженные силы будут в состоянии сдерживать натиск вермахта?»

«Польская армия окажет мужественное и достойное сопротивление немцам, — уверенно отвечал Гамелен. — Холода и плохая погода быстро приостановят все операции, и, я уверен, сражение на востоке весной 1940 года все еще будет продолжаться. Это даст время для подкрепления французской армии английскими дивизиями, высадившимися на континент».

Генерал Гамелен и в прошлом бывал чрезмерно оптимистичным, однако даже он редко допускал такие ошибки в своих прогнозах. За несколько месяцев до этого от имени своей страны он подписал документ, дававший полякам обещание, что французы начнут крупное контрнаступление против Германии в пределах семнадцати дней после нападения на Польшу, а теперь высказанные им соображения полностью противоречили этим обещаниям:

«На первых стадиях конфликта мы можем предпринять против немцев очень немногое. Однако сама мобилизация во Франции явится определенным облегчением для поляков, связывая на нашем фронте некоторые немецкие части... На первых стадиях сам факт мобилизации и концентрации наших войск может оказать Польше помощь, почти равносильную нашему вступлению в войну. Фактически Польша заинтересована в том, чтобы мы объявили войну как можно позже, создав тем самым возможность максимальной концентрации наших войск».

Нетрудно представить, как бы отреагировали поляки на такие утверждения, если бы они их услышали.

«Вместе с тем, — подчеркивал Гамелей, — французские вооруженные силы находятся в полном порядке и прекрасном состоянии. — Однако после заседания кабинета генерал Гамелен объяснял премьеру: — Вы, конечно, понимаете, что я не счел нужным упоминать о недостатках, которые все еще имеются в наших вооруженных силах и в промышленной мобилизации. Вам они так же хорошо известны, как и мне, а Жорж Боннэ не заслуживает достаточного доверия, чтобы говорить о них в его присутствии».

«Вы поступили правильно, — одобрительно сказал Да-ладье. — Если бы вы указали наши недостатки, то па второй же день об этом уже стало бы известно немцам».

Однако такая осторожность Гамелена обошлась слишком дорого. Гамелен подчеркнул, что армия готова, и под влиянием его уверенности и непоколебимой веры в способность Польши сражаться один на один до весны на экстренном заседании французского кабинета было принято решение остаться верным своим обязательствам в отношении поляков, в то время как прилагались отчаянные усилия найти иные пути урегулирования назревшего конфликта.

В английской столице 23 августа Невиль Чемберлен и лорд Галифакс все еще ждали, теперь уже без особой надежды, известий из Берлина относительно обещанного визита Геринга в Лондон.