Андрей Бесков - Восточнославянское язычество - религиоведческий анализ

Упоминавшаяся версия Е.В. Аничкова (о том, что Хорс являлся божеством торков) носит чисто умозрительный характер и не подтверждается никакими источниками.

Так же мало обоснована и догадка А.Л. Никитина и Е.Ю. Филипповского о Хорсе как о ночной ипостаси солнца. Ночное солнце это абстракция высокого порядка, ее присутствие в мифологических представлениях наших предков никакими письменными или фольклорными источниками не подтверждается.

Давнюю историю имеет и версия о Хорсе как боге луны. Пожалуй, первым, кто её высказал, был М.А. Максимович [159]. Позднее её повторил А. Брюкнер [160]. Ещё через несколько десятилетий известный итальянский учёный В. Пизани вновь высказал ту же мысль [161]. Это мнение базируется на том факте, что в «Слове о полку Игореве» Хорс упоминается во фрагменте, повествующем о ночном оборотничестве князя Всеслава Полоцкого, при этом отмечается, что ночь — это благоприятный момент для превращения людей в волков. Но так как эта мысль не была более основательно аргументирована, она в научном мире всерьёз не рассматривалась [162]. Лишь изредка, в некоторых словарных статьях, можно встретить упоминание о ней, притом без ссылок на тех, кто её впервые озвучил [163]. При этом мы видим, что серьёзное отношение к подобной точке зрения присуще в большей степени иностранным исследователям. Из советских авторов подобное мнение отстаивал лишь Я.Е. Боровский [164], но его книга носит научно-популярный характер и по этой причине крайне редко упоминается в сугубо научных трудах. М.А. Максимович же изложил эту свою догадку лишь вскользь, в виде подстрочного примечания.

Оригинальную гипотезу предложил В.В. Мартынов. По его мнению, в пантеоне Владимира бог солнца лишь один — Хорс, в то время как Дажьбог являлся «злым богом». Этот взгляд на Дажьбога В.В. Мартынов подкрепляет новой этимологией теонима, который он рассматривает как производное от др. — иран. dus- или duz- 'плохой, злой’. Соответственно, известие о Дажьбоге в Ипатьевской летописи объявляется ошибкой летописца [165]. Но В.В. Мартынов не принимает во внимание, что существуют дополнительные доказательства солярной природы Дажьбога — в частности, он, согласно одной украинской песне, посылает соловья отмыкать ключами лето и замыкать зиму [166], в другой песне («Поміж трьома дорогами») он изображён покровителем свадьбы [167]. Все это не вяжется с обликом «злого бога», но хорошо подходит к образу солнечного божества.

Несколько эклектична позиция Б.А. Рыбакова. По его мнению, возможен факт заимствования теонима Хорс из иранского и, как показывает его иранская этимология, это, бесспорно, бог солнца. Однако Б.А. Рыбаков разводит его функции с функциями Дажьбога, Хорс называется «прибогом» при Дажьбоге и, вдобавок, реконструируется совершенно гипотетический культ священного предка киевских князей, покровителем которых будто бы являлся Хорс. Но применение Б.А. Рыбаковым в отношении Хорса определения «прибог» никак не согласуется с его эпитетом «великий» в «Слове о полку Игореве», а также с тем обстоятельством, что имя Хорса мы постоянно встречаем в поучениях против язычества в непосредственной близости от Перуна (Дажьбог же в них зачастую не упоминается вообще). Попытка снять это противоречие обоснованием функции Хорса как покровителя рода Владимира в условиях укрепления княжеской власти, выглядит не убедительной, поскольку совершенно не объясняет того факта, что и через много лет после падения пантеона Владимира наши предки молились «по украинам» «проклятому богу их Перуну, Хорсу и Мокоши».

Концепция В.Н. Топорова тоже весьма уязвима, о чём уже упоминал М.А. Васильев в своей статье, посвящённой Хорсу [168]. Спорны построения о хазарском Киеве, хорезмийском гарнизоне (сведения о котором никакими источниками не фиксируются). Снова возникает вопрос — почему Хорс назван «великим» и часто упоминается в поучениях против язычества, если он введён в пантеон «без предварительного усвоения и освоения русской традицией»? Вообще вся фраза о введении иранских богов в киевский пантеон выглядит очень странно в свете того факта, что у иранских народов не было бога с таким именем. Хорса можно связывать лишь со словом, обозначающим солнце, пусть и «обожествленное».

В заключение этого обзора стоит упомянуть о работе А.В. Ткачёва, посвящённой анализу мифологических персонажей «Слова о полку Игореве» и в частности «великому Хорсу» [169]. В этом двухтомнике одна из четырёх частей специально посвящена Хорсу. Книга вышла под эгидой Московского государственного педагогического университета и претендует на статус научного исследования. Автор высказывает интересные соображения насчёт места и роли Хорса в древнерусской мифологии, в частности, указывает на его хтонические черты, полагая, что он является властелином потустороннего мира. Но, к сожалению, чрезмерно облегчённый справочно-библиографический аппарат, вкупе с богатой фантазией автора (зачастую ни на чём не основанной), торпедируют выводы автора, не давая возможности для их полноценного использования в научных целях. Так, например, Хорс выступает одновременно аналогом западнославянских Кродо и Чернобога, античных Кроноса, Сатурна и Посейдона, является прототипом Микулы Селяниновича, а в христианское время почитался на Руси под видом свв. Николая и Касьяна. Всё это прекрасно вписывается в выстроенную автором древнерусскую мифологическую систему, реконструированную, впрочем, более художественными приёмами, нежели научными.