Петр Люкимсон - Царь Ирод

Яда, правда, так и не нашли, но в целом версия показалась Ироду убедительной и укрепила его подозрения в адрес сына.

И вот тут произошло нечто совершенно неожиданное: Александр написал и размножил в четырех экземплярах письмо, в котором… признавался в заговоре «с целью как можно скорее избавиться от царя и восстановить прочный мир и безопасность». При этом в числе заговорщиков он назвал и Саломею, и Феррору, и все их окружение, а также Птолемея с Саппинием.

Согласно «Иудейской войне», это было даже не письмо, а целая «книга», то есть увесистый свиток с подробным изложением «теории заговора» против царя. Причем если один экземпляр этого свитка предназначался самому Ироду, то еще один — тестю Александра царю Архелаю, а два для отправки в Рим — самому Цезарю и друзьям Александра.

«Признание» Александра вызвало резкое обострение психоза Ирода и одновременно повергло его в растерянность — выходило, что все, абсолютно все вокруг желали его смерти!

Как нетрудно догадаться, по поводу того, что именно подвигло Александра написать такое признание, существует множество версий. По одной из них, хотя его и не пытали, в тюрьме царевич сломался и в припадке отчаяния решил ускорить собственный конец.

По другой — это был, наоборот, акт величайшего благородства и мужества. Поняв, что он является главной причиной обрушившихся на его ближайших друзей несчастий, всех этих бесчисленных арестов, пыток и казней, Александр решил остановить эту кровавую вакханалию. Подписывая себе этим письмом смертный приговор, он заодно, подобно библейскому Самсону, решил увести с собой в могилу и всех своих врагов — тех, кто, с точки зрения Александра, заварил всю эту кашу.

По третьей версии, «книга» Александра вообще была не признанием в соучастии в заговоре, а сатирическим памфлетом, призванным убедить если не отца, то остальных читателей в полной абсурдности предъявленных ему обвинений, а заодно и в сложившейся при дворе ситуации.

Трудно сказать, как развивались бы события дальше, если бы в Иерусалим (вероятно, сразу после прочтения «признания» Александра), обеспокоенный судьбой зятя и дочери, не примчался бы Архелай.

Живший в последнем столетии до нашей эры царь Каппадокии по определению не мог прочесть ни одного учебного пособия по психиатрии, но в силу своей житейской мудрости действовал в точном соответствии с указаниями этих учебников.

Он не стал ни спорить с Иродом, ни пытаться в чем-либо его переубедить. Напротив, как и рекомендуют эти учебники, он спокойно выслушал все бредовые идеи царя Иудеи, сделал вид, что всему верит, и… обрушился с проклятиями в адрес Александра, заявив, что Ирод, с его точки зрения, обращается с сыном даже чрезмерно мягко. Он, Архелай, дескать, был уверен, что к его приезду Александр будет уже казнен.

Дальше Архелай стал говорить о том, что намерен расторгнуть брак своей Глафиры с таким негодяем, каким оказался зять (а брак этот, напомним, был счастливым), а заодно, если выяснится, что Глафира знала о заговоре мужа и не донесла на него, не пощадить и дочь.

Таким образом Архелай… столкнул Ирода лицом к лицу с его собственным бредом, и тому не оставалось ничего другого, как вступиться за сына.

Ирод, возможно, неожиданно для самого себя начал убеждать своего царственного гостя, что не такой уж его сын и злодей; что вряд ли стоит настаивать на разводе, когда супруги так любят друг друга и у них получились столь замечательные дети.

Но по мере того как Ирод защищал Александра, ему становилась ясна и вся шаткость возведенных против того обвинений, а заодно в нем поневоле стали просыпаться, казалось бы, совершенно атрофированные отцовские чувства.

Уловив, что в настроении Ирода произошел перелом, Архелай стал осторожно внушать ему мысль, что, возможно, кто-то просто решил оклеветать царевича в глазах отца. Слово за слово гость из Каппадокии вместе с Иродом анализировал каждую строчку «признания» Александра, доказывая, что речь идет именно о сатирическом памфлете, призванном открыть Ироду глаза на истинных заговорщиков. При этом Архелай усиленно намекал на Феррору, которого ошибочно считал главной причиной всех бед зятя.

Вскоре по перемене в настроении Ирода Феррора понял, что еще немного — и он окажется в пыточной камере, и направился к Архелаю с мольбой отвратить его гибель.

В ответ Архелай посетовал, что Ирода с учетом состояния его здоровья ни в чем переубедить невозможно, что вина Ферроры почти очевидна, и… предложил ему сделку. Феррора должен был взять всю вину за заговор на себя и начать вымаливать у Ирода прощение, а уж он, Архелай, присутствуя при этом разговоре, примирит братьев, как бы тяжело это ни было.