Петр Люкимсон - Царь Ирод

Но их не последовало.

Ирод ограничился тем, что сместил с должности первосвященника Маттафию — тезку казненного им Маттафии, сына Маргала. Вместо него был назначен Иозар — шурин Ирода, родной брат его жены Мариамны II.

Правда, одна странность по окончании суда в Иерихоне все же произошла: когда прибывшие по приглашению Ирода знатные евреи решили отправиться домой, им сообщили, что по приказу царя они должны оставаться в городе.

Ловушка захлопнулась.

События в Иерусалиме, суд над бунтовщиками в Иерихоне, вне сомнения, стали серьезной эмоциональной встряской для Ирода, мобилизовавшей все силы организма. В какой-то момент Ироду показалось, что он почувствовал себя лучше, и у него вспыхнула надежда, что болезнь еще может отступить и ему будут даны еще несколько лет жизни. В конце концов, ему было только 69 лет — возраст почтенный, но который даже в те времени не считался, особенно в Иудее, глубокой старостью. Врачи разделили это его воодушевление и посоветовали посреди зимы отправиться к Мертвому морю, в теплые пресные купальни Каллироя, где можно было проходить самые разнообразные, как сказали бы сегодня, физиотерапевтические процедуры.

Однако, когда по совету врачей Ирода отпустили в теплую масляную ванну, у него начались судороги, а затем глаза закатились, лицо исказила чудовищная маска и он потерял сознание.

Придя в себя, Ирод окончательно понял, что умирает, и никакой надежды на иной исход у него больше нет. После этого он велел отвезти себя в Иерихон — город, с которым было столько связано в его жизни и где он и собирался провести последние дни.

С этого дня здоровье царя непрестанно ухудшалось, и он спешил сделать последние распоряжения. Прежде всего Ирод велел выплатить зарплату и выдать каждому солдату премиальные 50 драхм, чтобы армия сохраняла ему верность и в первые дни после смерти. Богатые подарки от царя получили в эти дни также все придворные и офицеры.

Флавий пишет, что адские боли и зуд доводили Ирода до приступов полного помрачения рассудка, а мысль, что он ненавистен народу, для которого, по его мнению, столько сделал, буквально сжигала его изнутри. В один из таких приступов он приказал собрать всех находившихся в Иерихоне еврейских аристократов на городском ипподроме, превратившемся таким образом в своеобразный концлагерь на свежем воздухе. Вскоре после этого он призвал к себе Саломею и ее мужа Алексу — последних родственников, которым он еще доверял.

— Я не дам моим ненавистникам сделать день мой смерти днем ликования и праздника, — сказал он. — Обещайте мне, что в день моей смерти вы прикажете солдатам перебить всех, кто находится на ипподроме, и только затем объявите о случившемся. Пусть в этот день рыдают в сотнях домах Иудеи — если не по мне, то по своим мужьям и сыновьям!

«Затем он послал за своей сестрой Саломеей и ее мужем Алексой и сказал им, что он скоро умрет, так как его страдания неимоверны. Конечно, это вполне естественно и бывает со всеми, но его особенно огорчает, что он умрет и никто не станет оплакивать его и скорбеть о нем в такой мере, в какой это было бы прилично, так как он ведь царь.

Ему прекрасно известно настроение иудеев, и он знает, насколько желательна и приятна им смерть его, так как они еще при его жизни устроили бунт и нагло отнеслись к его жертвенным дарам. Поэтому, говорил он, теперь их дело придумать для него какое-нибудь облегчение его страданий. Итак, если они (Саломея и ее муж. — П. Л,) не откажутся помочь ему, то ему будут устроены такие пышные похороны, каких не удостоился еще никто из царей, и тогда весь народ обуяет искренняя скорбь, между тем как теперь народ этот издевается и смеется над ним. Поэтому, когда они (Саломея и ее муж. — П. Л .) удостоверятся в его смерти, пусть они распорядятся окружить ипподром войсками, которым, однако, не следует пока сообщать о его кончине (это можно будет возвестить народу после исполнения его воли), и прикажут им перестрелять заключенных в ипподроме людей. Тем, что они таким образом умертвят всех, они окажут ему двойную услугу: во-первых, тем, что в точности исполнят выраженное им перед смертью желание, а во-вторых, тем, что в таком случае народ почтит его искренним горем. Ирод умолял их об этом со слезами на глазах, прося их сделать это из родственного чувства к нему и из любви к Господу Богу. Так как он настаивал на том, чтобы они оказали ему эту честь, те обещали в точности исполнить его желание.