Дмитрий Жуков - Пособники. Исследования и материалы по истории отечественного коллаборационизма

Население боялось немцев, но старалось исполнять все их распоряжения, малейшие желания — всегда радушно, с чисто русским гостеприимством принимая «гостей» и угощая часто последними сохраненными для праздника продуктами. Крестьяне были невероятно затравлены, напуганы, недоверчивы. Помню одного мужика, моих лет, которого я по просьбе майора Шайбе расспрашивал о жизни при большевиках, причем майор сам задавал ему вопросы, которые я переводил на русский язык.

Вопрос:

«Рады ли русские приходу немцев?».

Ответ:

«Ну а как же, вестимо рады — ведь освободители».

В: «Очень плохо было у большевиков?».

О: «Ну а как же, вестимо плохо — ведь большевики».

И все в таком же роде.

А когда «допрос» закончился, мужик с любопытством спросил меня: «Видать, начальник здорово настроен противу советской власти?..». Тогда захотел я его «пощупать» иным способом: «Да, майор большевиков терпеть не может… Ну а скажите мне — я ведь не начальник, мне хочется правду знать: так ли уж плохо было?» — «Да как вам сказать? Вот, к примеру, я; раньше, при Николае, землицы у меня было мало, жилось плохо, а вот Советы пожалели — дали, от кулака, хорошую избу, самого-то его выгнали; сказать по справедливости, уж не так плохо жилось — да, не плохо!..» [916] Достаточно нехарактерный пример. В абсолютном большинстве писем и воспоминаний эмигрантов, крестьяне проклинают колхозы, евреев, советскую власть и нищету. .

Вот и разберись в его словах! Одно ясно: боязнь «не попасть в тон», желание «угодить» допрашивающему заставляет его отвечать так. Нередко замечал я «прикидывающихся», старавшихся тебе угодить из боязни: кто там тебя разберет, как тебе отвечать следует?

Через пару дней, вдруг совершенно неожиданно в отделе снабжения появился новый «зондерфюрер», отрекомендовавшийся «долметшером». Майор Шайбе заявил ему, что это, очевидно, какое-то недоразумение, что у нас с первого же дня имеется переводчик. Был запрошен штаб дивизии [917] В собственном экземпляре слово зачеркнуто, сверху: армии. и оттуда подтвердили о замене меня новым, а вскоре прислали и соответственный приказ, причем для меня изготовлен был «марш-бефэль» [918] Приказ выступать (нем.). в Данциг. Майор Шайбе был сконфужен, видимо недоволен заменой и высказывал сожаление, что я покидаю отдел снабжения.

Мне был выдан «цеугнисс» [919] Свидетельство (нем.). , в котором за подписью майора фон Шайбе указывалось, что все мои обязанности я выполнял отлично и что освобождаюсь я от этой должности вследствие прибытия настоящего переводчика, германского подданного. Новый «долметшер» — немец, балтиец, только что окончил в Берлине специальную школу переводчиков [920] В Берлине при ОКВ существовал специальный отдел переводчиков ( Dolmetscher-Lehrabteilung ). Главой русской секции был известный славист, уроженец Санкт-Петербурга Максимилиан Федорович Браун (Студенский). , был лет 35–38, очень жизнерадостный, видимо, любящий хорошо, весело пожить. Ему не понравились многие наши порядки и полное отсутствие комфорта… «Как же я буду спать в автомобиле, да еще на ходу?!».

Вечером были устроены мне, тронувшие меня своей сердечностью, проводы. Я сидел между командиром и новым переводчиком. Помощник майора Шайбе, хауптманн Вольф, отсутствовал…

А еще через сутки, рано утром я покинул отдел снабжения вместе с артиллерийским транспортом, который шел в Дюнабург (Двинск) за снарядами, а сейчас отвозил туда военнопленных красноармейцев. Я поместился в легковой машине начальника транспорта и к ночи был уже в Двинске, который наполовину был разрушен. У меня была бумага, в которой говорилось, что я командируюсь в Данциг и была просьба оказывать мне во всем содействие. Поэтому весь мой путь прошел вполне благополучно, с удобствами и даже приятно: я везде получал хорошие ночлеги, питание (горячую пищу и сухой паек) и пользовался бесплатным проездом как штаб-офицер. Из Двинска до Ковно (Каунас) я доехал с транспортом воздухоплавательной эскадрильи, колонну которой на перекрестке шоссе остановил полевой жандарм и приказал взять меня с собою.

В пути я видел следы недавних танковых сражений: обгорелые и разбитые танки, автомобили, [их] железные части и братские могилы. В Ковно я пробыл ровно двое суток, пользуясь гостеприимством одной очень милой и доброй русской семьи, посещая местный православный собор и пригретый о. настоятелем и прочим духовенством. Из Ковно в Кенигсберг я доехал с полным комфортом, в великолепно оборудованном санитарном поезде. От Кенигсберга до Данцига — в обычном пассажирском поезде, в отдельном офицерском купе.