Дмитрий Жуков - Пособники. Исследования и материалы по истории отечественного коллаборационизма

Что-то будет, чем-то все окончится?!..

Днем в воскресенье 22 июня уже было известно, что германские войска прорвали фронт, перешли границу, и колонны танков и моторизованной пехоты с артиллерией, после коротких боев, непрерывно двигаются вглубь. А на другой день я уже увидел первых пленных красноармейцев и первых раненых немцев. По слухам, танковые и моторизованные колонны неудержимо, стремительно несутся вперед. 24 июня двинулись и мы. И с этого дня в продолжение почти полумесяца наша колонна была в движении; и днем и ночью мы летели вперед и вперед лишь останавливаясь на пару часов, когда наши боевые части задерживались противником; за это время были только две дневки. И есть, и спать приходилось в машине. В течение трех недель с боями пройдены вся Литва, вся Латвия и мы вступили в Сов.[етскую] Россию, ворвавшись в Псковскую губернию.

Помню первые впечатления по пути из Тильзита на Тауроген. Таких разрушений я еще не видел! Разрушенные бункера, перевернутые и разбитые танки и машины, порванная проволока, обгорелые дома… От Таурогена остались одни развалины! Ни одного уцелевшего дома. Груды камней, одиночные трубы, еще дымящиеся остатки…

Мои ежедневные записи, как я уже упоминал, погибли в Данциге в 1945 г. Я могу по памяти привести только различные эпизоды, наиболее красочные и интересные. Да и описать все подробно — нет никакой возможности.

Молниеносное наступление немцев, взятие ими местечек и городов, часто не обращая никакого внимания на неразбитые, вполне боеспособные красноармейские части, уходившие с пути движения врага в леса и пропускавшие их, придали войне совершенно необычный характер и породили такую партизанщину, бороться с которой немцам [вскоре] оказалось [904] Изначально написано «было», вычеркнуто красным карандашом. не под силу. Они говорили: «Наша цель — скорее вклиниться возможно глубже, поразить, потрясти врага; нужды нет, что по сторонам и в тылу у нас неразбитые его части. Идущие сзади нас пехота с артиллерией “прочешут” леса и обезвредят; мы же — моторизованные войска, должны идти вперед как можно скорее, назад и по сторонам не оглядываясь, тогда скорее будем в Ленинграде и в Москве!..».

Первая моя встреча с моими братьями-соотечественниками была такова. В первые дни нашего вторжения в Литву как-то утром я с об.[ер]-л.[ейтенантом] Меркель и двумя солдатами ехали по лесной дороге, недалеко от шоссе. Вдруг на опушке леса показались одиночные люди. Мы приготовились к встрече. На дорогу вышло 6–8 красноармейцев с поднятыми вверх руками, некоторые торопливо сбрасывали сапоги и выставляли их перед собою. Мы подъехали, и я выяснил, что они хотят сдаться в плен, что уже три дня скрываются в лесу — боятся, что немцы их расстреляют; сапоги они охотно предоставляют немцам, т. к. слышали, что у них нет таких хороших. Вид у красноармейцев был самый жалкий: одежда рваная, а сами они — грязные, худые, небритые, напуганные… Когда их накормили и напоили, дали папирос, только тогда они, т.[ак]ск.[азать], «отошли» и поуспокоились.

Здесь хочу я сказать несколько слов об отношении немцев к пленным красноармейцам. Всех политических комиссаров, а также явных коммунистов, не скрывавших свою принадлежность к партии, имевших членские карточки-билеты, — немцы расстреливали [905] Как и другие соединения вермахта, 36-я моторизованная дивизия исправно исполняла директивы об обращении с политическими комиссарами от 6 июня 1941 г., предписывающие расстрел политических работников РККА как носителей враждебной идеологии. В период службы Ходнева (до сентября 1941 г.), 36-я дивизия осуществила следующие подобные казни: 1 июля 1941 г. (1 человек), 3 июля (3 человека), 4 июля (1 человек). Обращение с политруками относилось к сфере общего знания солдат вермахта и не являлось секретом. Скорее всего, Ходнев либо слышал какие-то разговоры, либо даже видел что-то подобное, однако не пожелал распространяться. Römer F . Der Kommissarbefehl: Wehrmacht und NS-Verbrechen an der Ostfront 1941/42. Paderborn, München, Wien, Zürich, 2008. S. 604. . К остальным относились вполне гуманно, не обижая, а жалея их и помогая в чем могли. Это я говорю про фронтовые, армейские (не «эсэсовские») части [906] Очевидное упрощение ситуации: летом 1941 г. армейские части неоднократно расстреливали пленных. Лагеря военнопленных, смертность в которых является наибольшим из преступлений вермахта как института, также находились в ведении армии, а не СС. . Но чем дальше уходили (эвакуировались) пленные от фронта, тем хуже становилось обращение с ними тыловых частей и учреждений. Побои, издевательства, холод и голод были уделом пленных везде и всегда. Будто умышленно, сами немцы портили себе обстановку, ухудшали свое и без того тяжелое положение, будто намеренно проигрывая войну… [907] Уничтожение военнопленных было осознанной политикой командования вермахта. Лишь позже отношение к ним как к «лишним ртам» и одновременным представителям враждебной расово-политической силы сменилось на отношение как к бесплатной и бесправной рабочей силе. Штрайт К. «Они нам не товарищи…»: Вермахт и советские военнопленные в 1941–1945 гг. / Пер. с нем. И. Дьяконова , предисл. и ред. И. Настенко . М., 2009. Несомненно, и тут было наличие «злых сил». Сколько вообще было совершено ими непоправимых ошибок!.. А какие возможности были у них… Ну да что говорить об этом — здесь нет ни места, ни времени, это тема особого порядка, очень серьезная и очень, к тому же, интересная.