Array Сборник статей - Роль музеев в информационном обеспечении исторической науки

Очевидно, что такое понимание путей развития науки является программой, осуществляемой в археологии по мере возможности (по крайней мере, это уже молчаливо общепринятая норма научной этики). Насколько высоко будет поднята этическая планка в процессе перехода от первоначальной бессистемной кладоискательской археологии к охранной, экологической археологии будущего, зависит от коллективных (« соборных », по определению Н. Ф. Федорова) действий научного сообщества (при налаженном взаимодействии с властями предержащими). Определяющее значение в этом процессе будет иметь развитие неразрушающих , бесконтактных методов исследования памятников археологии, в числе прочего нельзя исключать и развитие неразрушающих методик раскопок (!), что особенно важно при изучении погребальных памятников [ см.: Беляев, 2012].

Н. Ф. Федоров не был бы самим собой (так и он считал), если бы не предпринимал практические шаги в распространении своих идей и применении их в повседневной жизни (в этом также видится его стремление не быть похожим на кабинетных ученых с их отвлеченными, «мертвыми» теориями). В статье «Баженовский Кремль», критикуя примитивные, на его взгляд, мысли Д. И. Иловайского относительно смысловой значимости Кремля и останков почивших здесь основателей государства, он пишет: «Оставляя, однако, мертвым историкам… хоронить мертвецов, мы никак не можем признать собирателей [государства. – И. Е .] почившими от дел» [Федоров, 1995–2000. Т. 3. С. 105]. Самым главным в «практических следствиях» из своего учения Федоров полагал всяческое содействие развитию и реорганизации музейного дела и изучения местной истории (краеведения) в стране. Определяющее место археологии в музее он полагал одним из существенных моментов его деятельности – как исследовательской (раскопочной), так и экспозиционной, просветительской. На каких постулатах основывалось это убеждение? Философ писал: «Жить нужно не для обездоленных, что уже заключается в жизни со всеми живущими, а для тех, которые всего лишены и для которых все нужно сделать, т. е. для умерших, лишенных даже жизни; большего же дела, как возвращение самой жизни, быть уже не может, и потому это и есть самое высшее нравственное дело» [Там же. С. 6].

Отсюда следует его парадоксальный вывод о том, что городское общество Европы (т. е. современную цивилизацию) с его девизом «Memento vivere» незаметно для него самого постигла катастрофа: «Толстой представляет завершение западного направления, унию живущих с полным забвением умерших. „Memento vivere“ значит для него только „забудь умерших“, ибо он так же ненавидит выставки, как полное выражение „Memento vivere“, как и Музеи и кладбища, и сугубо ненавидит Кремль» [прибавление к статье «Стены Кремля», письмо к В. А. Кожевникову; Там же. С. 93] (парадоксальным образом потомки Л. Н. Толстого, ныне живущие и известные в России лица, в основном заняты музейным строительством). Помещение музея и кладбища как концентрированного символа памяти о предках («братства») в центр крепости (как зримого воплощения идеи о «небратстве») меняет символизм крепости (Кремля) на прямо противоположный, тем самым «исправляя» наше понимание смысла и назначения Кремля: «Пред Кремлем как крепостью, которая служит выражением небратства, находится „город“ (торговые ряды), в коем собрано все, что производит небратство, т. е. это вопрос о причинах небратства, представленный наглядно. Город не только в смысле торговых рядов, но и в смысле города вообще есть также выражение небратства» [Федоров, 1995–2000. Т. 3. С. 98]. Отсюда следует логический вывод о необходимости помещения Музея как концентрированной памяти о предках в центр любого поселения, вне зависимости от его размера или статуса. Остановимся на этом выводе подробнее.

Как видно, Н. Ф. Федоров в этих построениях пользуется противопоставлениями, в основе которых лежит коренная антитеза двоичного кода «мы-они» или «свой-чужой» («братство»-«небратство»), истоки которого теряются в глубине предыстории человечества, уходя в эпоху появления самосознания человека и зарождения понятий о разделении миров (посю- и потустороннего), появления обряда погребения. Логика развития погребального обряда (зримого воплощения желания живущих сохранить память о предках) от палеолитической первобытности к современности направлена, если это выразить кратко-схематично, от центра жилища (а затем и поселения) к его границе – от очага к порогу дома, затем к устройству захоронений в стене дома или рядом за стеной, далее к окраине поселения и к отдельной, специально обозначенной территории (кладбищу) у дороги из поселения или на перекрестке дорог. Суть этой логики продвижения места погребения предков от центра к периферии – раздвигание, расширение «своего» мира, на пограничье которого стражами его от «чужих» выступают почившие предки рода.