Николай Мальцев - Зарубки памяти на скрижалях истории. Алгоритмы и ребусы русофобии Запада

Директор откровенно заявил, что общее собрание проводится не ради меня, а ради спасения остальных шести студентов, которые стали невольными жертвами моего авторитета и моих уголовных наклонностей. Относительно моей персоны директор прямо заявил, что будет настаивать на моем отчислении из техникума и предании меня суду как организатора и инициатора преступления. Я уверил директора, что больше этого не повторится, и попросил прощения за свое поведение и причиненные неприятности. Директор остался непреклонен. Завершая разговор, он потребовал, чтобы на общем собрании присутствовали мои родители. На том и расстались. Требование по поводу родителей я проигнорировал. Их присутствие на судилище вряд ли изменило бы решение директора о моем исключении. Избежать собственного унижения я не мог, а вот спасти родителей от морально-психологического стресса и унижения посчитал своей сыновней обязанностью. Сам виноват – сам и буду отвечать.

Примерно через неделю после беседы с директором в актовом зале техникума были собраны студенты второго курса всех семи специальностей. Студенческие группы по численности были не меньше, чем человек по 20. Значит, было собрано человек 100–120, а может быть и больше. Зал был набит до отказа. Сами понимаете, мне было не до счета. Состоялся или общественный суд, или пародия на нормальный милицейский суд, до сих пор не пойму, и это остается для меня загадкой. На сцене, за столом президиума, сидел директор техникума, а также многие преподаватели и руководство комитета комсомола. В центре, а может быть, и за отдельным столом сидели человек пять в милицейской форме, среди них был и мой участковый Чуриков. Как потом оказалось, там же, в президиуме, присутствовал и тот потерпевший гражданин, у которого мы разрушили улей и украли семь рамок сотового меда. Думаю, что в зале были и родители моих «подельников», но они не выступали. Началось какое-то непонятное судилище, содержание которого от стыда и волнения я практически не запомнил.

По тогдашнему советскому законодательству не особо тяжких преступников и правонарушителей, совершивших нарушения закона впервые, можно было предварительно судить в коллективе, где они учатся или работают. В народе такой суд называли взятием на поруки. Если обвиняемого и совершившего в первый раз реальное и доказанное преступление члена коллектива этот коллектив презирал и даже ненавидел за его шкодливый характер неуживчивого человека, то ничто не могло его спасти от законного наказания. Коллектив голосовал против взятия на поруки, и далее этим человеком занимался советский суд и милиция. Если же коллектив любил и уважал человека и не имел к нему никаких претензий, то даже уголовно наказуемое преступление до милицейского суда не доходило. Общим голосованием коллектив брал его на поруки, и на том дело заканчивалось. В какой-то мере коллектив выступал как множество общественных судебных присяжных, которые выносили голосованием решение о виновности или невиновности каждого отдельного обвиняемого.

Если они его признавали невиновным, то юридически освобождали от уголовного или административного наказания по суду и брали на поруки. Конечно, эта порука не накладывала никакой юридической ответственности на членов коллектива. Юридически-правовая ответственность ложилась на руководителя коллектива и административно-партийный и комсомольский аппарат. Инициатором общественных судов взятия на поруки могли выступать только административно-партийные органы и лично руководитель коллектива, когда им это было выгодно по тем или иным причинам. В моем случае исключение семи студентов со второго курса, да ещё и будущих секретных специалистов по производству взрывчатых веществ грозило директору серьезным наказанием. Потеря была невосполнима, ведь на первом курсе можно было доукомплектовать учебную группу абитуриентами, не прошедшими конкурсного отбора, а на втором курсе сделать такое доукомплектование невозможно. Пришлось бы доводить до диплома урезанную на одну треть группу, а это вопиющий случай.

Кроме того, наверняка родители моих шести тамбовских «подельников» в период следственных допросов своих сыновей, пока я сидел в следственном изоляторе города Никифоровка, многократно встречались с директором техникума. Я думаю, что и признательные показания их дети писали под диктовку следователя в присутствии родителей. Совершенно уверен, что сами они никогда бы не стали очернять меня и обвинять в том, что я привел их на кражу злосчастного меда чуть ли не силой. А вот родители, сговорившись, оказали на них давление, и потому все их показания оказались написанными как под копирку и с обвинительным уклоном против меня. Родители моих тамбовских друзей наверняка знали обо мне ещё по учебе на первом курсе. Тем более что некоторые из тамбовских сокурсников приглашали меня в гости. В конце концов, их дети во время летних каникул, в конце июня и первых числах июля, три раза покидали свои тамбовские квартиры и уезжали на ночь ко мне в деревню.