Коллектив авторов - Polystoria. Цари, святые, мифотворцы в средневековой Европе

Нетрудно догадаться, почему русские князья дарили детям кочевых союзников свои христианские, а не мирские, языческие по происхождению имена. Иначе они поступить и не могли – настолько тесно на Руси обладание княжеским именем срослось с правом на княжескую власть на этой земле, каковую, естественно, никто и в мыслях не держал передавать половцам. При этом общим системным явлением на Руси была княжеская двуименность. Каждый Рюрикович непременно получал в крещении христианское имя. Набор этих крестильных имен был также весьма ограничен, большинство из них повторялось из поколения в поколение. Однако никакого запрета на их распространение за пределами династии, разумеется, не существовало и существовать не могло – каждый подданный, как и князь, мог получить в крещении имя Роман, Глеб или Василий.

Рис. 6.Связи сыновей Ростислава Мстиславича с половецкими князьями

Модель двуименности, таким образом, давала Рюриковичам в руки средство удачно, со стратегическими целями, распоряжаться хотя бы одним из собственных имен, не самым публичным, но при этом широко известным. Если князь уже носил христианское имя в качестве единственного, то и тогда он мог подарить его сыну своего половецкого союзника, ведь никакого родового табу на такое именование в любом случае в династии не существовало. Мы не знаем, случалось ли Рюриковичам непосредственно дарить свои христианские имена своим подданным на Руси, однако известно, что факт совпадения христианского имени князя и, например, имени человека, посылаемого к нему с деликатной миссией, в летописи отмечается и даже подчеркивается [100].

Итак, древний обычай имянаречения, подразумевающий запрет на использование родового имени живого отца или деда, в династии Рюриковичей со временем породил целый ряд моделей дипломатического использования антропонима, когда имя новорожденного наследника скрепляло некую договоренность между старшими. Самой насущной из них и ранее всего сформировавшейся стало, по-видимому, наречение племянника в честь живого дяди, подтверждающее договор между двумя родными братьями, каждый из которых брал на себя заботу об интересах наследников того из партнеров, кому случится умереть первым. Еще раз обратим внимание, что чаще всего в такой ситуации дядиным тезкой становился кто-то из младших мальчиков в семье, хотя, разумеется, это правило не было абсолютным. Со временем обнаруживаются примеры, когда князья отдают свое имя тем новорожденным, с чьей семьей они связаны союзом по свойству, сыновьям сестры или шурина. При таком – в целом необычном для рода – акцентировании внимания на родстве через женщин не столь важно было, о младших или старших наследниках шла речь, «андроцентрический счетчик» родового старшинства в данном случае позволял себе некоторые сбои.

В то же время необходимо учитывать, что все без исключения Рюриковичи не только состояли в кровном родстве друг с другом, но и прекрасно это родство осознавали, сколь бы отдаленным оно ни было, и строили свою династическую политику на том, что все мужчины, принадлежавшие к этой огромной семье, были прямыми потомками одного и того же лица. Княжеские имена, напомним, были своего рода неотчуждаемой коллективной собственностью этого стремительно разраставшегося рода, и хотя в отдельных ветвях отдавалось явное предпочтение тем или иным династическим антропонимам, ничего запретного в своеобразной циркуляции этого общего фонда имен в пределах рода, строго говоря, не было. Нежелательным представлялось, как уже говорилось, их распространение за пределами княжеского обихода.

Иной была ситуация с крестильными именами Рюриковичей, формировавшими особое ономастическое пространство, которое сближало правителя с людьми, не принадлежавшими к династии. Оно-то и делало возможным существование еще одной модели имянаречения, когда князь мог дать собственное христианское имя сыну своего половецкого союзника-язычника.

Подобного рода ономастические возможности оттеняют своеобразие каждой отдельно взятой династии, своеобразие развивавшегося на фоне некой универсальности и конвергентное™ основных принципов выбора имени. Имена дают замечательную возможность проследить так называемые «длинные линии» культурного взаимодействия, где русская династия домонгольского времени предстает в качестве своеобразного медиатора, заимствующего некоторые принципы номинации, обрядовые практики, элементы дипломатического и церемониального обихода на севере и западе Европы, транслирует их далее, в частности, тем кочевым народам, с которыми им приходится тесно соприкасаться. Не менее интересным и актуальным оказывается и описание обратного процесса, когда в качестве исходной точки для заимствования предстает кочевой Восток.