Эта мера не помогла беде: беда возрастала. На следующий год уже в самой Москве на масленице убивали и грабили по улицам. Правительство устроило ночные караулы, обязанные хватать всех, кто шатается ночью. За исключением священников и царских стольников, дозволено прочим людям ходить по Москве ночью только в продолжение первых четырех часов (иначе: до десяти часов вечера, по нашему счету времени), и то непременно с оружием. Было явно, что Русь готовится к какому-то страшному волнению.
В 1665 году князь Юрий Долгорукий был в походе против поляков. В его войске находились донские козаки. Наступала осень. Атаман одного из казачьих отрядов, Разин, явился к князю, ударил челом и просил отпустить донцов на тихий, вольный Дон. Князь приказал ему оставаться на службе. Никто из ратных людей не смел уходить со службы без отпуска начальника, но козаки считали себя вольными людьми: они думали, что если служат белому царю и проливают кровь за его государское здоровье, так это делается по доброму хотенью, а не по долгу. Атаман самовольно ушел с своею станицею, но их догнали, и Долгорукий осудил на смерть атамана. У него было двое братьев: Степан, или Стенька, и Фрол, или Фролка, как назывались они уменьшительно. Вероятно, они видели, как повесили старшего брата.
Народное предание говорит, что Стенька прежде того был гонцом к турецкому султану и попался в плен в Азове, откуда освободился, и, воротясь на родину, начал свое возмущение. Есть замечательная песня об этом событии, помещенная в «Сборнике» Сахарова.
А и по край было моря синего,
Что на устье Дону-то тихого.
На крутом, красном бережку,
На желтых, рассыпных песках,
А стоит крепкий Азов-город
Со стеной белокаменной.
Земляными раскатами и рвами глубокими
И со башнями караульными.
Среди Азова-города
Стоит темная темница,
А злодейка – земляная тюрьма;
И во той-то было во темной темнице,
Что двери были железные,
А замок был в три пуда,
А пробои были булатные,
Как засовы были медные;
Что во той темной темнице
Засажен сидит донской козак
Степан Тимофеевич.
Мимо той да темной темницы
Лучилося царю идти, самому царю,
Тому турецкому Салтану Салтановнчу.
А кричит донской козак
Степан Тимофеевич:
«А ты гой еси, турецкой царь,
Салтан Салтанович!
Прикажи ты меня поить-кормить –
Либо казнить, либо на волю выпустить».
Постоял турецкий царь
Салтан Салтанович:
«А мурзы вы улановья!
А вы згаркайте из темницы
Того тюремного старосту».
А и мурзы, улановья металися через голову,
Привели его уланове они старосту тюремного;
И стал он турецкой царь
У тюремного старосты спрашивать:
«Еще что за человек сидит?»
Ему староста рассказывает:
«А и той еси, турецкой царь,
Салтан Салтанович!
Что сидит у нас донской козак
Степан Тимофеевич!»
И приказал скоро турецкой царь:
«Вы мурзы, улановья!
Ведите донского козака
К палатам моим царскиим».
Еще втапоры турецкой царь
Напоил, накормил доброго молодца
И тошно стал его спрашивати:
«А ты гой еси, донской козак!
Еще как ты к нам в Азов попал?»
Рассказал ему донской козак:
«А и послан я из каменной Москвы
К тебе царю в Азов-город,
А и послан был скорым послом
И гостинцы дорогие к тебе вез;
А на заставах твоих всего меня ограбили
Мурзы, улановья, а моих товарищей
Рассадили добрых молодцов
И по разным темным темницам».
Еще втапоры турецкой царь
Приказал мурзам, улановьям
Собрать добрых молодцов,
Стеньки Разина товарищей.
Отпущает добрых молодцев,
Стеньку в каменну Москву;
Снарядил добра молодца
Степана Тимофеевича.
Наградил златом серебром,
Еще питьями заморскими.
Отлучился донской козак от Азова-города,
Загулялся донской козак
По матушке Волге-реке,
Не явился в каменную Москву.
Неизвестно, ушел ли Стенька тотчас или воротился уже после, по отпуску грозного князя; в следующем году он замыслил не только отомстить за брата, но и задать страху всем боярам и знатным людям Московского государства, которых вообще не терпели козаки. Это был человек чрезвычайно крепкого сложения, предприимчивой натуры, гигантской воли, порывчатой деятельности. Своенравный, столько же непостоянный в своих движениях, сколько упорный в предпринятом раз намерении, то мрачный и суровый, то разгульный до бешенства, то преданный пьянству и кутежу, то готовый с нечеловеческим терпением переносить всякие лишения; некогда ходивший на богомолье в отдаленный Соловецкий монастырь, впоследствии хуливший имя Христа и святых его. В его речах было что-то обаятельное; дикое мужество отражалось в грубых чертах лица его, правильного и слегка рябоватого; в его взгляде было что-то повелительное; толпа чувствовала в нем присутствие какой-то сверхъестественной силы, против которой невозможно было устоять, и называла его колдуном. В его душе действительно была какая-то страшная, таинственная тьма. Жестокий и кровожадный, он, казалось, не имел сердца ни для других, ни даже для самого себя; чужие страдания забавляли его, свои собственные он презирал. Он был ненавистник всего, что стояло выше его. Закон, общество, церковь – все, что связывает личные побуждения человека, все попирала его неустрашимая воля. Для него не существовало сострадания. Честь и великодушие были ему незнакомы. Таков был этот борец вольницы, в полной мере изверг рода человеческого, вызывающего подобные личности неудачным складом своего общества.
Читать дальше