Трейси Борман - Частная жизнь Тюдоров. Секреты венценосной семьи

28 октября Мария нашла в себе силы, чтобы сделать дополнение к своему завещанию. Она окончательно признала, что не будет «плода от ее тела», и подтвердила, что корона должна перейти к Елизавете. Ей было так мучительно сознавать, что наследницей станет ее сестра-еретичка, что она даже не упомянула ее имени, а просто написала о «следующем наследнике по закону». Вскоре после этого Мария отправила свою доверенную даму Джейн Дормер к Елизавете, чтобы та передала ей ее последнюю волю. Мария просила Елизавету хранить римскую католическую веру, «как королева восстановила ее», быть милостивой к ее приближенным и выплатить ее долги [508] CSPS, Mary I 1554–8, Vol. XIII, p. 438. . Елизавета не спешила принимать на себя обязательства: она уже знала, что теперь корона принадлежит ей.

Обожаемый супруг Марии постоянно оставался в ее мыслях. В завещании сохранилось трогательное обращение к «дражайшему повелителю». Она умоляла Филиппа «хранить в память о ней одну драгоценность, плоский бриллиант», подаренный ей отцом Филиппа, Карлом V, а также еще один плоский бриллиант и «золотой воротник с девятью бриллиантами, каковой его величество подарил мне на Крещение после нашей свадьбы, а также рубин, ныне расположенный в золотом кольце, которое его величество прислал мне». Мария составила это обращение до появления дополнения, поскольку в нем она заявляла, что ее супруг может распоряжаться этими драгоценностями «по своему удовольствию» и, если пожелает, может передать их «плоду нашего союза» [509] Falkus (ed.), Private Lives, pp. 84–5. . Ко времени составления завещания она должна была знать, что никаких детей у нее быть не может, но она никак не могла отказаться от своего самого заветного желания.

14 ноября герцог Фериа, один из советников Филиппа в Англии, сообщил, что больше «нет надежды на ее [величества] жизнь, но, напротив, каждый час я думаю, что они придут сообщить мне о ее смерти, настолько быстро ухудшается ее состояние от одного дня к следующему» [510] Adams, S. and Rodriguez-Salgado, M.J., «The Count of Feria’s Dispatch to Philip II of 14 November 1558», Camden Miscellany, Vol. XXVIII (London, 1984), p. 328. . Через три дня, между четырьмя и пятью часами утра, прослушав последнюю мессу, Мария ушла из жизни, ознаменованной трагедиями и страданиями. Ее смерть была настолько тихой, что те, кто находился рядом с ней, не сразу поняли, что ее больше нет. Узнав о смерти супруги, Филипп спокойно сказал, что испытывает «глубокую скорбь». Безмерная любовь и преданность Марии заслуживали большего.

Среди личных вещей Марии сохранился ее молитвенник, заложенный на странице с молитвами за будущих матерей. Вся страница закапана слезами.

Привлекательная, харизматичная, живая Елизавета к моменту восшествия на престол уже завоевала любовь своего народа. После жестокостей правления ее сводной сестры, которая отправила сотни протестантов на костер, англичане приветствовали королеву, известную умеренностью и терпимостью. Люди были рады избавиться от удушающего влияния Испании, которая вечно угрожала Англии и стремилась сделать ее всего лишь частью своей огромной империи.

Конечно, у пиров, праздничных костров, перезвона колоколов и всеобщей радости в ноябре 1558 года основания были. Но в то же время народ Англии испытывал глубокую неуверенность, снова оказавшись под правлением женщины. Марию вряд ли можно было назвать блестящим образцом царствования. Хотя Елизавета была более привлекательной и харизматичной альтернативой, но она все равно оставалась женщиной. Клирик из Норфолка Томас Бекон с негодованием взывал к Господу: «Как мог Ты позволить править нами женщине, самая природа которой устроена ради подчинения мужчине?» Единственное объяснение, какое он смог найти: «Это явный знак Твоего гнева на нас, англичан» [511] Hibbert, C., Elizabeth I: A Personal History of the Virgin Queen (London, 1992), p. 67. .

Подобное откровенное женоненавистничество никак не радовало Елизавету, но она, судя по всему, его разделяла. Она постоянно жаловалась на то, что родилась «слабой и хрупкой женщиной», при каждом удобном случае именовала себя «принцем» и в мужском роде, словно пытаясь приспособиться к миру, в котором господствовали мужчины. Но все это было лишь игрой. Новая королева вовсе не стремилась отстаивать права женского пола в целом, и себя она считала блестящим исключением из общего правила. В отличие от своей сестры Марии, Елизавета вовсе не собиралась подчиняться мужчинам.