У Марии почти не было времени привыкнуть к присутствию мужа, потому что в июле 1557 года, проведя в Англии всего четыре месяца, он вновь отплыл в Испанию. Раздавленная повторным предательством Мария удалилась в личные покои. Теперь всю еду ей подавали туда. Королева отказывалась появляться на людях. Отчаянно ища утешения, она убедила себя в том, что снова беременна. И снова появились все те же симптомы. Придворные замечали «увеличение сосков и выделение молока», а также растущий живот королевы [503] CSPV, Vol. VI, Part ii, p. 1060.
. Мария написала супругу, чтобы сообщить ему радостное известие о том, что в марте родится их ребенок. Несмотря на прежний опыт, она была настолько уверена, что составила завещание, «мысля себя с ребенком в законном браке… [и] предвидя великую опасность, которая по Божьему установлению угрожает всем женщинам в их родовых муках» [504] Loades, Mary Tudor , p. 189.
. Супруг отнесся к этому известию скептически, но все же, как и подобает, написал ей, что известия доставили ему «бо́льшую радость», чем он в состоянии выразить, «поскольку это единственное в мире, чего я больше всего желаю и что имеет величайшую важность для дела религии и благополучия нашего королевства».
На этот раз лишь немногие верили в то, что королева действительно беременна. Не делалось никаких приготовлений. Даже сама Мария не спешила официально объявлять новости. Зная о всеобщем скептицизме, королева становилась все более возбужденной. «Она все более огорчается, каждый день сознавая, что никто не верит в возможность появления ее потомства, — писал один из придворных, — и день за днем она видит, как ослабевают ее власть и порожденное ею почтение» [505] CSPV, Vol. VI, Part ii, p. 1060.
. Антиквар XVI века Уильям Кэмден выразился более откровенно: «Они [ее подданные] имеют мало надежды на королеву — ей сорок лет, она иссохла и больна» [506] Camden, Historie of the Most Renowned and Victorious Princesse Elizabeth, p. 8. Кэмден ошибочно называет возраст Марии: ей был сорок один год.
.
Не обращая ни на кого внимания, королева упорно вынашивала планы рождения. Не желая возвращаться к месту своего прежнего унижения, на сей раз она выбрала дворец Ричмонд. В феврале 1558 года там ее навестила сводная сестра Елизавета. Она приехала пожелать ей благополучного разрешения, но на самом деле ей хотелось убедиться, действительно ли Мария беременна. Хотя она очень скоро поняла, что оснований верить в беременность не больше, чем два года назад, Елизавета все же подарила старшей сестре детскую одежду, сшитую собственноручно. В Ричмонде она провела всего лишь неделю и за это время успела удостовериться в том, что эта беременность, как и первая, является плодом воображения королевы.
Вскоре после отъезда Елизаветы королева удалилась в «заточение». На этот раз радостного предвкушения не было. В Ричмонде в ожидании рождения собралось лишь малое число лордов и дам. Помощники Марии устали сидеть и ждать, когда она объявит, что ребенка не будет. Недели тянулись, и королева становилась все более несчастной и раздражительной. Она теряла вес — уже не столько от горя, но от постоянной мучительной боли. Вполне возможно, что увеличение живота было связано с развитием раковой опухоли — сходной с той, что убила ее мать.
К концу марта 1558 года Мария окончательно поняла, что ребенка не будет. Врачи и помощники вернулись к обычным обязанностям, и о беременности никто не вспоминал. Королева тщетно умоляла супруга вернуться. Он отделывался пустыми оправданиями. В апреле Мария поправилась настолько, что отправилась навестить младшую сестру в Хэтфилд, где ее развлекали пением, медвежьими боями и пирами. Истинной целью сестринского воссоединения было желание показать миру, что в отсутствие собственного ребенка наследницей Марии будет Елизавета.
В августе королева отправилась в Сент-Джеймс, но у нее началась лихорадка. Добравшись до дворца, она удалилась в личные покои. Томас Райотсли записал, что тем летом в Лондоне «возникли странные и новые болезни», в том числе и некая форма инфлюэнцы. Возможно, Мария, будучи в ослабленном состоянии, стала жертвой этой болезни.
Состояние ее ухудшалось, и испанский посол при дворе написал Филиппу письмо с просьбой вернуться в Англию, чтобы быть рядом с супругой. Но Филипп не имел никакого желания возвращаться. Мария так страдала от его отсутствия в прежние месяцы, что засыпала его письмами и подарками — она даже послала ему «паштет из дичи», который он так любил. Филипп не удосужился нанести жене прощальный визит, хотя и знал, что она умирает. Вместо этого он написал письмо в Тайный совет: «Мы желаем послать в Англию человека, чтобы исполнить определенные дела, посетить ее [королеву] и извиниться за наше отсутствие». Такое пренебрежение ускорило угасание Марии. Некоторые даже винили в ее болезни невнимательного супруга. В бреду она твердила дамам, собравшимся у ее постели, что во снах она видит маленьких детей, которые «как ангелы, играют возле нее, приятно поют и несут неземное утешение» [507] CSPV, Vol. VI, Part i, p. 201; CSPS, Mary I 1554–8, Vol. XIII, p. 416; CSPS, Elizabeth 1558–67, Vol. I, p. 34; Erickson, Bloody Mary, p. 481.
.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу