Альбина Коновалова - Тайна без точки

— Мы не можем регулировать этот поток. Старайтесь черпать информацию из РТР, как наиболее достоверного канала.

— Где наши водолазы, которые могут работать на большой глубине? — Анатолий Сафонов.

— Подготовленные водолазы могут работать на глубине 60 метров.

— Так сыгралась ли аварийная тревога? — Татьяна Фесак.

— Этого мы не знаем.

Вероятно, задача стояла такая: успокоить людей. Иначе зачем же так бессовестно врать, что самим не верится, это я сейчас не про Касьянова. Например, некоторые офицеры рассказывали, что точно известно, что с лодкой налажена связь, что туда подается не только воздух, но даже и питание. Какой смысл называть их фамилии, если даже телевидение говорило то же самое. Это означает, что фальсифицированная информация распространялась по официальным каналам.

— На лодку подается питание? — удивлялись бывалые подводники. — Этого не может быть.

— Ну, воздух…

Контр-адмирал Северного флота Александр Дьяконов рассказал о подготовке госпитального судна «Свирь».

«Свирь» вселяла надежду. Психологическая подоплека понятна: раз готовят госпитальное судно, значит, есть кого спасать, значит, спасают. На самом деле «Свирь» выполняла роль гостиницы и роль отвлекающего средства — ну скажем, как пиявки. Никому не приходило в голову, почему же госпитальное судно болтается возле североморских причалов? Почему не уходит к месту трагедии?

В среде родственников господствовало мнение, что военные знают больше, чем говорят. Сами военные, отвечавшие «за порядок», умело поддерживали это мнение.

17 августа паники еще не было. Еще жила надежда — на ней крепилась жизнь, от нее брались силы.

Но длительное ожидание уже истощило нервы людей. Если кто-то там, за кадром просчитывал обстановку, режиссировал события — а на флоте сидят умельцы подобных дел — то не передержал ли он кадр? Правильно ли рассчитал дозу лжи?

Следующий день резко отличался по своей эмоциональной окраске.

Шел шестой день, как «Курск» лег на дно. В этот день по официальной версии прекратились стуки.

18 августа

Время правды уже ушло. Ложь, произнесенная даже во имя спасения, затягивает, как глубокий омут.

Тогда я мечтала забыть этот день — день страстного ожидания истины. Смутный. Внешне спокойный, даже вялый. Настораживала чуткая, безнадежная, чуть ропчущая тишина. В психике женщин произошли две сшибки, словно мчавшаяся река натолкнулась на кручу. Затянувшаяся и ничем не подкрепленная надежда стала удавкой. Теперь они хотели лишь правды. Может, жестокой.

Но время правды ушло не вчера, а шесть дней назад.

Утро ясное. День теплый. Из автобуса выходит мама каплея Сережи Садиленко. Широкая юбка, шерстяная кофта, которые так любят русские женщины из-за практичности. На ногах — тапочки, простые домашние тапочки. Я провожала ее до гостиницы. Мы говорили о погоде, об урожаях на Украине, где она жила и о наших северных делах. О лодке, конечно. Она была спокойна. Она не верила, что их могут не спасать… Здравый крестьянский смысл женщины от народа даже представить не мог такую правду.

— Антонина Петровна? Куда я Вас веду?

— Куд а?

— К Олечке Бондаренко, — отвечаю. — Она приходила накануне и просила, чтобы вы, когда прибудете, остановились только у нее.

— А-а, знаю, Сережа дружит с ее мужем? — легко отзывается она.

По дороге встречаем каплея Костю Коробкова с АПЛ «Кострома» — ни Сережи Садиленко, ни его мамы он не знает.

— Я сам отведу Антонину Петровну, — говорит он. — И сам принесу ее вещи из гостиницы.

Такое время, такие люди. Удивительное единство рождалось в сердцах людей! И какие, напротив, жестокие распри уже тогда зрели в недрах оргкомитета!

Пройдет еще два долгих дня, и лицо Антонины Петровны Садиленко почернеет от горя. Отчаянье заставит броситься несчастную женщину с кулаками на вице-премьера Илью Клебанова.

А я возвращаюсь в Дом офицеров и в коридоре слышу отчаянный крик. Этот день начинает склоняться к своему мрачному закату.

— Ответьте мне, ответьте, — кричит Наташа Козадерова на Михаила Онищук. — Скажите мне точно, жив мой муж или нет? — она захлебывается в истерике.

Ее ярость, кажется, готова убить всякого, она плещется из глаз, перехлестывает дыхание. Миша обнимает отчаявшуюся женщину, и она сникает. Военным в штабе приходится особенно нелегко. Были случаи, когда заходили посторонние люди и бросались с кулаками на офицеров, обвиняя их в гибели корабля.