Юрий Григорян - Эволюция человечества. Книга 1. Системные принципы развития. Первобытный период

Революция 17-года в России была именно таким актом. Она отнюдь не соответствовала теории Маркса (это факт отмечал и Поппер). Теоретически, лишь на высшей стадии развития капитализма, что было еще недосягаемо для России начала 20 века, должен происходить переход к социализму. Поэтому, ничем иным, как создавшейся кризисной ситуацией и большевистским стремлением (задача – изменить мир) к переделке страны во благо рабочего класса, эту революцию не объяснить. Но затем творцы судьбы России, стремясь осуществить лучшие мечты человечества, со временем вынуждены были шаг за шагом изменять своим первичным лозунгам и решениям, пока не сформировалась совершенно противоположная исходным целям организация общества, соответствующая более типу «восточного деспотизма», чем демократическим принципам теории социализма или коммунизма. Неверно полагать, будто конечное устройство страны согласовывалось с тайным исходным намерением партии большевиков. Напротив, их борьба с царизмом вдохновлялась идеями, провозглашенными еще в древности братьями Гракхами, развитыми позже прогрессивными мыслителями-гуманистами и получившими теоретическое обоснование в марксизме. Ошибочным было возвеличивание себя как создателей нового общества, как партию, способную сконструировать страну по как-то понятым основным признакам социализма, действовать в соответствие с тезисом Бухарина Н. И.: «социализм придется строить», (4, c.58), хотя это грубо противоречило даже существенным положениям теории Маркса, и по существу означало создание Утопии в масштабах огромной страны.

Распад Союза является одним из убедительных доказательств того, что действительность невозможно переиначить по нашему желанию, что существуют природные закономерности развития, которые человеку не обойти и которые необходимо познать, чтобы деятельность людей не вступала с ними в противоречие и не наказывалась непредвиденными последствиями, а была успешной и благотворной.

Литература

1. Поппер К. Нищета историцизма , М., 1993.

2. Поппер К. Открытое общество и его враги , М.,1992.

3. Маркс К. Тезисы о Фейербахе , Соч. М-Э, изд.2, т.3.

4. Бухарин Н. И. Экономика переходного периода , М. 1920.

Самая характерная ошибка, которая сказывается при анализе прошлых или текущих общественных процессов, заключается в неявной абсолютизации привычного образа жизни с некоторой упрочившейся шкалой ценностей. Явно или неявно сформировавшиеся в нашем сознании идеальные типы и методы становятся бесспорным критерием оценки всех явлений. Нечто вроде совокупного эффекта бэконовских «идолов». Эгоцентризм данного времени и места очень широко распространен среди политиков, которые весь мир стараются подогнать под стандарты своих стран, и поэтому готовы творить, и творят трагедии в странах с иными нормами и принципами жизни. Но есть сфера, где подвергнуть сомнению подобный подход означает войти в противоречие с самим собой. Это сфера мышления. Усомниться в своем мышлении, а «усомниться» – это также мыслительная операция, есть не что иное, как мыслить, что твое мышление ограниченное, слабосильное. Несколько облегченный вариант парадокса «я – лжец». Однако можно предположить и такое: если сегодняшний образ мышления превосходит ментальные способности первобытных людей, то не окажется ли он столь же примитивным по отношению к мышлению людей будущего. Не наивно ли полагать, например, что формальнологическое мышление есть предел мыслительных форм человека, и последующее развитие не возвысит их так, что эта логика для него будет выглядеть крайне простоватой? Возможно, многие такое предположение сочтут надуманным, но, на мой взгляд, оно не беспочвенно. На этот счет было высказано немало обоснований со стороны мыслителей так называемого немецкого идеализма, от Канта до Гегеля.

В свое время позитивизм, постпозитивизм с уверенностью взялись придумывать правила, по которым науке следовало двигаться, чтобы приобрести достоверность. При этом их представители руководствовались лишь принципами формальной логики, что считалось неоспоримым высшим арбитром обоснованности знаний. Естественно, эти люди стремились подвергнуть критике научное познание, но только не свое мышление.

Их не смущал тот факт, что благодаря науке человечество существует и развивается уже многие тысячелетия, что именно успешное утверждение человека на Земле является лучшим доказательством ее правомерности. Что наши формальнологические методы могли возникнуть только благодаря соответствующим устойчивым отношениям, существующим в природе, что, следовательно, их границы обусловлены той стороной мировых взаимосвязей, которая оказалась воспринятой нами в той ограниченной среде и в течение того исторически кратковременного периода, когда формировался современный уровень мышления. То есть, что следует изначально иметь в виду скудные принципы, тем более осознаваемые, нашего индивидуального познания по сравнению с тем, что представляет собой действительность и такое явление, как познавательный продукт человечества, наука. Было бы разумнее не ее оценивать методами, доступными претенциозным критикам, а, напротив, отношение к ней сделать критерием интеллекта этих оценщиков. Но парадоксальность саморефлексии страхует этих ученых от самокритики.