Сергей Михеенков - Жуков. Маршал на белом коне

Штаб фронта находился близ Гжатска в лесу в тщательно замаскированных землянках. В штабной землянке Жукова встретили начальник штаба фронта генерал Ляпин [102]и командующий артиллерией генерал Говоров [103]. Жуков выслушал доклад Ляпина и сразу же выехал в сопровождении Говорова в расположение 24-й армии. «Ехали при мрачном отблеске пожаров, полыхавших где-то под Ярцевом, Ельней и западнее Вязьмы, — вспоминал маршал. — Что горело — мы не знали, но вид пожарищ создавал тяжкое впечатление. Гибло в огне народное добро…»

Напротив Ельнинского выступа оборону держала 24-я армия генерала Ракутина [104].

Командарм 24 произвёл на Жукова двойственное впечатление. «Чувствовалось, — писал он впоследствии в «Воспоминаниях и размышлениях», — что оперативно-тактическая подготовка у него была явно недостаточной. К. И. Ракутину был присущ тот же недостаток, что и многим офицерам и генералам, работавшим ранее в пограничных войсках Наркомата внутренних дел, которым почти не приходилось совершенствоваться в вопросах оперативного искусства».

Жуков изучил обстановку, осмотрел передний край. Буквально исползал его на животе. Побывал на полковых и батальонных наблюдательных пунктах. Поговорил с солдатами и командирами. И 21 августа отдал Ракутину приказ: атаки прекратить, они только истощают силы, потому что противник залёг на плацдарме основательно, в несколько эшелонов и при мощном огневом обеспечении; произвести перегруппировку и готовить войска к новому наступлению.

Ельнинский выступ, образовавшийся в ходе летних боёв за Смоленские ворота, был не просто выступом. Немцы захватили на левом берегу реки Десны выгодный плацдарм, накачали его войсками и хорошо укрепили огневыми средствами. К тому же, овладев Ельней, фон Бок заполучил в своё распоряжение узел дорог, которые теперь мог контролировать и которыми мог пользоваться как выгоднейшей рокадой в своём тылу — по этой рокаде он мог перебрасывать войска, технику и грузы в любую точку довольно большого периметра Ельнинского выступа. Бездорожье и неблагоприятные погодные условия в России превратили войну для германских войск в постоянную, практически не прекращающуюся битву за плацдармы и дороги.

Однажды из штаба 24-й армии позвонили: захвачен пленный из элитного пехотного полка «Великая Германия».

— Давайте его сюда, — приказал комфронта.

— Только, товарищ командующий, вот какое дело, — замялся на другом конце провода генерал Ракутин. — Немец-то хорош, но разговаривать отказывается.

— Везите срочно. Заговорит.

Пленного вскоре привезли в Гжатск. Потом о разговоре с ним маршал рассказывал Константину Симонову: «Вспоминаю пленного немца, которого я допрашивал под Ельней. Это был один из первых взятых там в плен танкистов. Молодой, высокий, красивый, белокурый, эдакий Нибелунг, даже вспомнилась картина “Нибелунги”, которую смотрел в кино в двадцатые годы. Словом, образцовый экземпляр. Начинаю его допрашивать. Докладывает, что он механик-водитель такой-то роты, такого-то батальона, такой-то танковой дивизии. Задаю ему следующие вопросы. Не отвечает.

“Почему вы не отвечаете?” Молчит. Потом заявляет: “Вы военный человек, вы должны понимать, что я как военный человек уже ответил на всё то, что должен был вам ответить, — кто я и к какой части принадлежу. А ни на какие другие вопросы я отвечать не могу. Потому что дал присягу. И вы не вправе меня спрашивать, зная, что я военный человек, и не вправе от меня требовать, чтобы я нарушил свой долг и лишился чести”.

Тогда я спрашиваю его: знает ли он, с кем разговаривает? Нет, не знает. “Переведите ему, что я генерал армии Жуков” Выслушав это, он отвечает. “Я не знаю вас. Я знаю своих генералов. А ваших генералов не знаю”.

Молодец! Держится таким наглецом, просто на редкость. Ну как его не уважать? Нельзя не уважать.

Я говорю ему: “Если не будете отвечать — расстреляем вас, и всё”. Побледнел, но не сдался. Говорит: “Ну что ж, расстреливайте, если вы хотите совершить бесчестный поступок по отношению к беззащитному пленному. Расстреливайте. Я надеюсь, что вы этого не сделаете. Но всё равно я отвечать ничего сверх того, что уже ответил, не буду”.

Когда я потом докладывал Сталину о Ельнинской операции, я рассказал ему об этом пленном, проиллюстрировал им, что представляют из себя немцы, с кем нам приходится иметь дело. Знать это и ясно оценивать — важно. Потому что эта оценка неотъемлемо входит в расчёты и планы. С такими вещами надо считаться и при оценке противника, и при оценке собственных возможностей. Планируя операцию, надо оценивать моральное состояние, уровень дисциплины и выучки солдат противника. Недооценив всё это, нетрудно впасть в ошибки и просчёты».