Дэвид Ремник - Могила Ленина. Последние дни советской империи

Те, кто устроил заговор, чтобы спасти империю, теперь были арестованы. У них отобрали шнурки, ремни и все колюще-режущие предметы. Стандартная процедура.

Заговорщики начали путч, чтобы спасти советскую империю и свое положение. Провал путча нанес империи смертельный удар. Ни балтийские движения за независимость, ни российские либералы не сделали для ее краха столько, сколько заговорщики. Теперь это понимал и Язов. “Все ясно, — говорил он, когда его вели в автофургон с решетками на окнах. — Вот я старый дурак! Надо же мне было так вляпаться!”

В следующие два дня пролетарские диктаторы сматывали удочки: чистили в ЦК КПСС письменные столы и выгребали содержимое из сейфов. Измельчители бумаг пережевывали один компрометирующий документ за другим. Для уничтожения всех архивов нужны были месяцы или годы, но была надежда ликвидировать, по крайней мере, неудобные свидетельства последнего времени, например, партийной поддержки путча.

Времени было мало. Под окнами скандировала разгневанная толпа, требовавшая запрета КПСС и конфискации партийного имущества. Те же самые студенты, домохозяйки, рабочие, интеллигенты, что защищали Белый дом, теперь митинговали на улицах. Они сносили советские памятники, несли плакаты “Долой КГБ”, “Партию — в Чернобыль!”, “Партию — к суду!”. А цековские измельчители стали заедать и ломаться: в спешке партийцы забывали снимать с документов скрепки.

Слушая крики, доносившиеся с улицы, испуганные чиновники предложили устроить во внутреннем дворе большой костер. Но товарищи помоложе возразили: демонстранты увидят, что над крышей поднимается дым, поймут, что происходит, и возьмут здание штурмом. Что было делать? Водители и так вывозили архивы грузовиками по потайным подземным тоннелям, служащие выносили его через черные ходы, но этого было недостаточно. Слишком многое следовало уничтожить и скрыть! Серые от страха люди, те самые, которые еще недавно так беспечно и рутинно управляли империей, рвали документы голыми руками. Лучше было пожертвовать жизнью, порезавшись бумагой, чем позволить этим ордам захватить секретные материалы!

Партийцы пеклись не только о суде истории. Еще о том, чтобы ничего не оставлять массам. Они были привилегированной частью общества и до последнего готовы были отстаивать свой статус. Они выносили из ЦК телефоны, компьютеры, факсы, телевизоры, видеомагнитофоны, канцелярские принадлежности. Сотрудник международного отдела ЦК Анатолий Смирнов рассказывал, что его начальник Валентин Фалин дал ему 600 000 рублей наличными и приказал запереть в своем личном сейфе — немедленно!

Также Фалин распорядился сменить табличку на двери кабинета. Он считал, что слова “народный депутат” защитят его от судебного преследования надежнее, чем должность “секретарь ЦК КПСС”.

А отвечать ему было за что. По данным российского правительства, его отдел руководил распределением миллионов рублей из государственной казны в пользу “братских партий” и террористических организаций в Греции, Португалии, США, Анголе — всего почти в сотне стран. В его ведении была и секретная мастерская по изготовлению поддельных паспортов, накладных бород и усов для оперативных работников. В конце концов, Фалин получил убежище в Германии и стал читать лекции студентам Гамбургского университета [151] В 2000 году Фалин вернулся в Москву. .

“Для нас это были кошмарные дни, — вспоминал в разговоре со мной заместитель генерального секретаря ЦК КПСС Владимир Ивашко. — Мы смертельно боялись. Чего только не натерпелись, сидя в здании ЦК. Партия претворяла в жизнь реформу, проходила через нее, но никто об этом не хотел и слышать! Чудовищная несправедливость!”

А Горбачев даже после своего форосского плена и провала августовского путча продолжал защищать партию. Он был ее сыном и заступником и не готов был ее покинуть или истребить. На первой пресс-конференции после путча Горбачев совершенно серьезно говорил о своей приверженности “социалистической идее” и об “обновлении” партии. Он повторял всем, что возвратился в “другую страну”, но, похоже, сам не понимал, что это значит.

Ближайший сподвижник Горбачева Александр Яковлев, глядя на эту загадочную пресс-конференцию, вышел из себя. Шесть лет Яковлев упрашивал Горбачева порвать с партийными ретроградами и объединиться с демократической интеллигенцией, с балтийскими движениями за независимость, то есть с теми, кто действительно хотел реформирования. Но Горбачев отказывался: он твердил, что партия “начала перестройку и будет ее возглавлять”. Даже теперь, став жертвой путчистов, Горбачев не понимал, что следует предпринять.