Дэвид Ремник - Могила Ленина. Последние дни советской империи

Бизнесменов становилось все больше, так что Благотворительному обществу жилось неплохо. Деньги вытрясали из всех — от владельцев газетных киосков до магазинов импортных товаров.

— Разница только в цене, — пояснил Сергей.

— Когда у меня скопится два-три миллиона, тогда я, может, выйду из дела и буду вести себя по правилам, — добавил Паша. — Вся жизнь впереди, куплю потом дом в деревне и буду там тихо жить.

Когда представители Благотворительного общества удалились, Александр сказал, что плата “крыше” — “просто часть современного бизнеса”. У него была только еще одна статья расходов — оплата телефонных счетов. “Страна в переходном периоде, время дикое, нет никаких установленных правил, никакой стабильности. Открыт сезон охоты. Я слышал, что один мужик не смог им заплатить, так его пытали утюгом. Девяносто девять процентов бизнесменов в городе, в том числе я, нарушают множество законов. Налоговые законы, ограничения на операции с валютой, трудовое законодательство… Если мы хотим, чтобы что-то работало, приходится нарушать. Поэтому рэкетиры знают, что отказать им мы не можем. Обращаться в милицию бессмысленно, если только ты не хочешь провести жизнь в тюрьме. А другой вариант — лежать на дне канала”.

В брежневское время незаконными операциями занимались толкачи — изможденные заводские снабженцы, мотавшиеся по стране в поисках нужных предприятию ресурсов. Инструментами толкача были взятки и подношения. Если он приезжал из Молдавии, то привозил с собой ящики вина. Если из Астрахани — литровые банки черной икры. Но толкач был лишь комической фигурой в деградировавшей и несправедливой системе. Коррупция пронизывала централизованную экономику снизу доверху — от директора мясного магазина, который продавал лучшую говядину на черном рынке, до глав министерств, которые лгали о показателях производства, чтобы выслужиться перед генеральным секретарем.

Несмотря на все разговоры о реформе, циническое отношение к законам и их нарушение продолжали бытовать повсеместно. “За 70 лет привычка к «двойной честности» размыла представления о морали, — говорил эмигрант Владимир Алексанян. — Ты крадешь на работе. Ты лезешь без очереди. Если тебе удобно, ты не выполняешь обязательства. Нечестность в нас въелась. И если в бизнесе кто-то ведет себя честно — это потому что он принял такое сознательное решение, и обычно его хватает ненадолго. Глубоко укорененных нравственных принципов у нас нет”.

Коррупция была чем-то само собой разумеющимся. В Кировском районе Ленинграда, по словам чиновников и бизнесменов, предприниматели очень быстро обнаружили, что, для того чтобы сделать ремонт в здании или получить приличное место под киоск, нужно было заплатить районному архитектору. Наконец этого архитектора, Тимура Куриева, взяли с поличным в бане: он получал взятку в 9000 рублей. Одно из типичных надувательств горбачевской эпохи называлось “управляемый коллапс”. Чтобы поддержать получастные-полугосударственные кооперативы, правительство кредитовало их, выдавая большие стартовые суммы под низкий процент. Некоторые кооператоры действительно открывали на эти деньги магазины и предприятия. Но другие, не верившие в то, что либерализация продлится дольше нескольких месяцев и желавшие быстро сколотить капитал, брали деньги, а когда приходило время их отдавать, говорили: “Простите, бизнес прогорел”. Единственное, чем мог ответить банк, — удержать 12 процентов из скудной государственной зарплаты должника. Едва появлялась новая форма коммерции, рядом с ней тут же вырастал новый тип рэкета. Когда в июле 1988 года Sotheby’s впервые провел в Москве аукцион по продаже современной советской живописи, дельцы черного рынка тут же нашли источник быстрого дохода. Советские художники рассказывали мне, что человек, представлявшийся Олегом Петровичем (прозвище — Цыган) со своими подручными заявлялся к ним в мастерские и требовал отдать ему работы, которые, по его расчетам, должны были принести хорошую валютную прибыль при продаже за рубеж. “Мои друзья от него серьезно пострадали. Они говорили, что у него в списке есть и я: ему нужно четыре или пять моих работ — тех, которые он видел в каталоге Sotheby’s, — рассказал мне московский художник Лев Табенкин, продавший много полотен за границу. — Эти люди действуют по системе. Пока они до меня не добрались, но я в последнее время мало работаю в мастерской”.

Руководитель ГУВД Мосгорисполкома лейтенант Николай Мыриков говорил, что “развивающаяся экономическая ситуация”, то есть переход к рыночной экономике, еще много лет будет способствовать высокому уровню преступности. Пока что ему, чтобы эффективно бороться с преступностью, нужен штат из пяти тысяч человек, а за последние два года из милиции уволилось больше тысячи человек. “В основном они уходят в кооперативы, где получают гораздо больше”, — объяснил он. Часто рано выходили в отставку и офицеры КГБ, иногда даже высшие чины — они зарабатывали приличные деньги на своих связях в легальном и подпольном бизнесе. Иногда милиционеры уходили в бизнес, даже не потрудившись сдать на склад форму. Как писал “Коммерсантъ”, одного московского оперативника поймали, когда он пытался “крышевать” уличных торговцев. Его такса была 10 тысяч рублей в месяц. В 1990-м этот милиционер был назван “Оперуполномоченным года”.