Герцель Новогрудский - Товарищи китайские бойцы

Как только известие об освобождении Грозного дошло до Москвы, Ленин откликнулся на него специальным письмом. Он давал подробные указания об охране, учете и транспортировке горючего, о немедленном приведении в порядок всех грузовиков, о мобилизации шоферов.

Длинные нефтяные составы эшелон за эшелоном потянулись с Кавказа на север.

Но в Россию пока шла только нефть из немногих, чудом уцелевших хранилищ. Буровые бездействовали. Разрушенные промысла не давали ни тонны горючего. Пять нефтяных фонтанов, подожженных еще в конце 1917 года, продолжали гореть.

Днем над Грозным стояла туча копоти, ночью город освещался зловещим заревом. По подсчетам специалистов, фонтанирующие скважины выдали за два с половиной года свыше 150 миллионов пудов нефти, и вся она, достигнув поверхности, превращалась в море клокочущего пламени.

Полковник О’Рен знал, что делал, когда подослал своих агентов для поджога грозненских фонтанов. Он умел заглядывать вперед, этот английский авантюрист с ирландской фамилией, командовавший в русской царской армии чеченским полком. А вернее всего, умели заглядывать вперед его хозяева из британской секретной службы. Там исходили из точного расчета: независимо от результатов гражданской войны в России, независимо от того, кто возьмет верх, — грозненские промысла есть смысл уничтожить, их богатейшие недра есть смысл истощить. Это всегда выгодно.

Два с половиной года день и ночь пылали в Грозном чудовищные факелы, два с половиной года день и ночь бессмысленно пожирались огнем сотни тысяч тонн драгоценного топлива.

Еще до начала стодневных боев рабочие-нефтяники пытались потушить пожары, но это им не удалось. Позже, когда Грозный захватили белогвардейцы, нефтепромышленники тоже пытались потушить горящие фонтаны, но им это тоже не удалось. Пять факелов продолжали вздымать к небу огненные гривы.

А эшелоны с горючим все уходили и уходили в Россию. Хранилища пустели, и ни одно из них не пополнялось свежей нефтью. Чтобы восстановить разрушенное, вернуть к жизни буровые, заставить желонки снова подавать из глубин жидкое топливо, нужны были такие силы, какими обезлюдевшие промысла не располагали.

Тогда-то на помощь нефтяному городу и пришли трудармейцы — люди, не переставшие быть воинами, но ставшие рабочими.

Это было, должно быть, волнующее зрелище, когда батальоны пехотинцев, роты пулеметчиков, взводы разведчиков, превращенные в батальоны, роты, взводы бурильщиков, кочегаров, слесарей, плотников, монтажников, подразделение за подразделением двинулись на промысла. Бойцы восстанавливали дороги, приводили в порядок скважины, ремонтировали вышки, наматывали канаты на барабаны тартальных машин, чинили трубопроводы, очищали от ржавчины долго бездействовавшие насосы, собирали по винтикам разбросанные части бурильных станков.

Мы побывали на грозненских промыслах и отчетливо представили себе все происходившее здесь без малого четыре десятка лет назад. Но одного воображение наше восстановить не могло — картины участия в созидательном труде китайских добровольцев. И остановка тут была не за воображением, а за фактами. Фактов не хватало. Ни в одном из исторических источников, сколько мы их ни листали, о действиях в Грозном китайцев трудармейцев не упоминалось.

— Многие грозненцы, когда мы задавали им вопрос о бойцах Пау Ти-сана, участвовавших в восстановлении нефтяной промышленности, беспомощно разводили руками: дело давнее, промыслов много, есть близкие, есть дальние, где-то, помнится, работали…

Луч надежды мелькнул было при встрече с Федором Васильевичем Артемовым.

Федор Васильевич работал в 1920 году в политотделе Кавказской армии труда. Он помнит субботники, на которые трудармейцы выходили вместе со всем населением города, помнит, как дружно шло восстановление промыслов, с каким воодушевлением работали тогда в Грозном все от мала до велика.

Помнит Федор Васильевич и то, что в восстановительных работах на грозненских промыслах участвовали китайские бойцы. Но сколько их было, где работали, в какую часть армии труда входили, — Федор Васильевич сказать не мог.

Помог Христофор Амбарцумов. Семидесятилетний нефтяник, не одну скважину в свое время пробуривший для прибавления к миллионам Тапы Чермоева новых миллионов, он чуть ли не всю жизнь прожил на промыслах. Густой лес нефтяных вышек вырос в долине Сунжи на его глазах. Каждая буровая была знакома ему, о каждой он мог рассказать: когда построена, кем построена, на какую глубину пробурена, до какого горизонта дошла, какой дебит имела, фонтанировала или не фонтанировала, оправдала себя или не оправдала… И сколько времени находилась в эксплуатации… И какого качества нефть давала…