В армии солдатам не разрешается создавать какие-либо организации и союзы. Если солдат совершает дисциплинарный проступок, офицер для него одновременно и прокурор и судья. Поэтому солдату не приходится особенно рассчитывать на справедливость.
В Англии из всех организаций армия наименее демократична. Солдаты лишены всяких прав. Жизненный уровень офицера значительно выше, чем солдата; поэтому офицеры считают себя привилегированной кастой. Боясь подорвать свой авторитет, они не желают общаться с солдатами и требуют от них беспрекословного повиновения.
…Наконец долгожданный день наступил. Двенадцатого мая нас сменили австралийцы, обреченные участвовать в этой войне еще несколько месяцев, а мы отправлялись в тыл — снова к реке Ханган. На следующий день из Инчхона прибывал новый английский батальон, и нам нужно было готовиться к отправке из Кореи.
Тот вечер, о котором я сейчас вспоминаю, был для меня и радостным и печальным. Радостным потому, что я навсегда избавлялся от ужасов страшной корейской войны, а печальным потому, что я покидал Корею.
Я полюбил эту страну и ее народ. Особенно дороги были мне корейские друзья, с которыми теперь приходилось расставаться. Весь последний вечер перед отъездом я провел с ними, беседуя о прошлом, настоящем и будущем Кореи, которая, как все мы были твердо убеждены, скоро воспрянет, залечит раны, причиненные войной. Я дал себе слово, что где бы я ни был, хоть в тысячах километрах от Кореи, я сделаю все, чтобы быть полезным корейскому народу. Я не могу сделать многого, но я могу рассказать всему миру правду об этой замечательной стране и о всех тех ужасах, которые ей пришлось перенести. Я дал себе слово при первой возможности вернуться в Корею — на этот раз другом, а не врагом — и в какой-то степени искупить вину за те разрушения, которые причинили стране мои соотечественники, внести и свою скромную лепту в дело строительства новой Кореи.
Весь следующий день мы ждали прибытия батальона, который должен был сменить нас. Корейских рабочих, которые нас обслуживали, передавали новым хозяевам так же, как в таких случаях передается военное имущество. Командование, видимо, не считало, что они заслуживают лучшего отношения. Всем нашим переводчикам должны были выдать письменные свидетельства, в которых указывалось, что они работали у нас. Для местной полиции это обстоятельство явится подтверждением их благонадежности. Никто не потрудился хоть как-то отметить их самоотверженный труд.
У командира одной из наших рот слугой и переводчиком был корейский юноша. Офицер считал, что сухой благодарности вполне достаточно за его работу. Другой корейский юноша выполнял у нас всевозможную черную работу и, кроме того, был слугой и переводчиком. Это был хороший парень, и наши солдаты любили его. Перед отъездом он подошел к командиру роты, который пьянствовал с другими офицерами, и тот лишь снизошел до того, что на клочке бумаги нацарапал карандашом примерно следующее: «Работал в таком-то батальоне три месяца (на самом деле около пяти). Если бы было можно, я взял бы его с собой в Гонконг слугой». И все. Ни слова благодарности, никаких отзывов и рекомендаций. Но самым постыдным было последнее добавление — командир роты хотел бы видеть его своим слугой!
Корейскому юноше, о котором идет речь, исполнилось всего шестнадцать лет. Он получил хорошее образование и до того, как попал к нам, вовсе не был ни «мальчиком на побегушках», как называли его офицеры, ни слугой, ни чистильщиком обуви. Командир роты относился к нему как к рабу и не мог представить себе, что тот заслуживает иного отношения.
Впрочем, так же относился он и ко всем корейцам. Это было пределом низости, и я просто задыхался от негодования. К тому же теперь беднягу-корейца могла арестовать лисынмановская полиция, так как ему не выдали никаких документов.
Как я уже говорил, переводчики за все время работы у нас ничего не получали. Когда они попытались заговорить об этом, то услышали в ответ, что им не полагается ни цента.
Наконец прибыли автомашины, и мы начали готовиться к отъезду. Мне стало очень грустно, и я быстро простился со своими корейскими друзьями. По-моему, они с таким же сожалением расставались со мною.
В последний раз ехали мы по дорогам Кореи. Меня особенно поразила чарующая красота живописных берегов реки Ханган, когда мы в сумерках переезжали через нее. Эта чудесная картина навсегда останется в моей памяти. Мы бешено мчались в Инчхон, солдаты радостно пели и от души веселились. Глядя на довольные лица товарищей, я тоже не мог не радоваться, хотя в душе испытывал противоречивые чувства.
Читать дальше