Сергей Михеенков - Тайна Безымянной высоты. 10-я армия в Московской и Курской битвах. От Серебряных Прудов до Рославля.

Правда же истории такова, что Гудериана, этого непревзойденного гения танковых атак, в тульских, рязанских и калужских полях остановили и начали громить не Генерал Мороз, и не Генерал Слякоть. И даже не генерал Жуков. Танки Гудериана начали жечь солдаты и командиры генералов, которые в то время ходили в подчиненных у генерала Жукова. А именно – Ивана Васильевича Болдина и Филиппа Ивановича Голикова. А до них – генерал-майора Аркадия Николаевича Ермакова.

Именно солдаты генерала Ермакова отбили самые страшные и кромешные атаки в конце октября 1941-го на окраинах Тулы, когда чаша весов опасно колебалась и когда все могло рухнуть в одночасье.

Кто теперь помнит о генерале Ермакове? На тульских сайтах я даже фотографии его не нашел. Зато фотография Гудериана красуется везде. Как же – главный танковый гений Второй мировой войны! Главный эксперт для многих историков! Которого хорошенько оттрепали под Тулой, Каширой и Сталиногорском. И которому уже не доверял Гитлер, видимо опасаясь, что «быстроходный Гейнц» пожжет и остатки танковых дивизий в бескрайних русских просторах.

И все же Гудериана мы в нашем исследовании время от времени цитировать будем. Как же без него? Поскольку он был и остается одним из главных действующих лиц декабрьской драмы юго-западнее Тулы.

16 декабря Гитлер позвонил по телефону в штаб группы армий «Центр» и сказал, что в той ситуации, которая создалась на фронте, есть только один выход – держаться. На следующий день, 17-го, фон Бок записал в своем дневнике: «Были изданы два строгих приказа: первый – держаться любой ценой, второй – безжалостно гнать на фронт всех, кто по какой-либо причине укрывается за линией фронта».

Впоследствии, когда вермахту все же удастся стабилизировать ситуацию, закрепиться на новых позициях и остановить наступление Красной армии, Гитлер скажет: «Это были дни, которые истрепали мне нервы. Почти все оказались несостоятельными, вплоть до тех немногочисленных людей, которые продолжали вместе со мной сражаться. И день и ночь я вынужден был думать о том, что сделать, что может произойти, как заткнуть ту или иную брешь. Мне стало ясно, что отступать – значило бы испытать на себе судьбу Наполеона. Тому, что мы выстояли в эту зиму… мы обязаны храбрости солдат на фронте и моей твердой воле».

Многие историки склонны считать, что эта оценка, в том числе и самооценка Гитлера, были справедливыми и реально отражали обстановку, сложившуюся к тому времени.

Ночью потеплело. Пошел снег. Лыжи пошли мягче. Рота продвигалась тихо, почти бесшумно. Только иногда в середине второго взвода слышался глухой, сдавленный кашель. Кашляли, видимо, в шапку.

Ротный Чернокутов выругался.

Больных перед рейдом оставили в тылу. Троих. Старший лейтенант Чернокутов буквально вытолкнул их из строя. Сказал: «Что, ослабели? На свежем-то воздухе… Марш в обоз!» Те пытались протестовать. «Давай, давай, голуба моя!» – И Чернокутов выпроводил их злым матерком.

Теперь, прислушиваясь к кашлю, ротный не мог отделаться от мысли о том, что кто-то из тех, кому он приказал двигаться с тылами, все же оказался здесь.

Полк продвигался левее, большаком, выбросив вперед батальон, усиленный противотанковой батареей. Но уже к вечеру батальон уткнулся в деревню, через которую проходило шоссе. В деревне – немцы. И не просто гарнизон, который не успел драпануть, а опорный пункт, хорошо укрепленный, с двумя мелкокалиберными зенитными установками и несколькими пулеметами.

Полезли вначале напролом, с расчетом, что немцы, видя приближающуюся колонну, дрогнут и начнут отходить, что на марше их настигнуть и добить будет куда легче, чем в блиндажах и за снежными валами. Но те не дрогнули, открыли огонь из всех видов оружия. И положили перед деревушкой двенадцать человек. Раненые кричали, барахтались в глубоком снегу. Их кое-как вытащили из-под огня, перевязали и отправили в тыл. Батальон частично отошел, частично зарылся в снегу, затаился в балках и овражках. Бойцы не знали, что будет дальше, и молча ждали приказа.

Когда стемнело, в обход, с целью перехватить дорогу, выходящую из деревни на юго-запад, выслали лыжную роту.

Никто из деревни уйти не должен. В немецких штабах, там, западнее, не должны знать о продвижении наступающих колонн, их численности и прочем. Конечно, о передовом батальоне немцы уже сообщили по рации. Но пятьсот человек с двумя пушками – не дивизия. Их появление перед деревней о направлении главного удара ничего не говорило. Впрочем, где он теперь, главный удар? Красная армия наступала везде.