Василий Шульгин - Дни.

.– Может быть, и конец… а может быть, и начало…

– Нет, вот в это я не верю. Если началась революция, – это конец.

– Может быть… Если не верить в чудо… А вдруг будет чудо!.. Во всяком случае, Дума стояла между властью и революцией… Если нас по шапке, то придется стать лицом к лицу с улицей… А ведь… А ведь в сущности надо было продержаться еще два месяца…

– До наступления?

– Конечно. Если бы наступление было неудачно все равно революции не избежать…

Но при удаче… – Да, при удаче – все бы забылось.

Мы выехали на Каменноостровский… Несмотря на ранний для Петрограда час, на улицах была масса народу…

Откуда он взялся? Это производило такое впечатление, что фабрики забастовали… А может быть, и гимназии… а может быть, и университеты…

Толпа усиливалась по мере приближения к Неве… За памятником «Стерегущему», не помещаясь на широких тротуарах, она движущимся месивом запрудила проспект. ..

Автомобиль стал… какие-то мальчишки, рабочие, должно быть, под предводительством студентов, распоряжались: – Назад мотор! Проходу нет! Шингарев высунулся в окошко.

– Послушайте. Мы члены Государственной думы. Пропустите нас – нам необходимо в Думу.

Студент подбежал к окошку.

– Вы, кажется, господин Шингарев? – Да, да, я Шингарев… про пустите нас.

– Сейчас. Он вскочил на подножку. – Товарищи – пропустить! Это члены Государственной думы – т. Шингарев.

Бурлящее месиво раздвинулось – мы поехали.,. со студентом на подножке. Он кричал, что это едет «товарищ Шингарев», и нас пропускали. Иногда отвечали:

– Ура т. Шингареву! Впрочем, ехать студенту было недолго. Автомобиль опять стал. Мы были уже у Троицкого моста. Поперек его стояла рота солдат. – Вы им скажите, что вы в Думу, – сказал студент. И исчез… Вместо Него около автомобиля появился офицер. Узнав, кто мы, он очень вежливо извинился, что за держал.

– Пропустить. Это члены Государственной думы… Мы помчались по совершенно пустынному Троицкому мосту.

Шингарев сказал:

– Дума еще стоит между «народом» и «властью»,.. Ее признают оба… берега… пока… На том берегу было пока спокойно… Мы мчались по набережной, но все это, давно знакомое, казалось жутким… что будет?

На Шпалерной мы встретились с похоронной процессией… Хоронили члена Государственной думы М.М.Алексеенко… Жалеть или завидовать?

Выражение «лица Думы», этого знакомого фасада с колоннами, было странное… Такой она была в 1907 году, когда я в первый раз увидел ее… В ней и тогда было что-то… угрожающее… Но швейцары раздели нас, как всегда… Залы были темноваты. Паркеты поблескивали, чуть отражая белые колонны…

Стали съезжаться… Делились вестями – что происходит… Рабочие собрались на Выборгской стороне… Их штаб – вокзал, по-видимому… Кажется, там идут какие-то выборы, летучие выборы, поднятием рук…

Взбунтовался полк какой-то… Кажется, Волынский… Убили командира… Казаки отказались стрелять… братаются с народом… На Невском баррикады…О министрах ничего не известно… говорят, что убивают городовых… Их почему-то называют «фараонами» …

Стало известно, что огромная толпа народу – рабочих, солдат и «всяких» – идет в Государственную думу… Их тысяч тридцать.

С.И.Шидловский созвал бюро Прогрессивного блока… И вот мы опять собрались в той самой комнате № 11, где собирались всегда, где принимались решения…

Решения, которые привели к этому концу, вернее, не сумели предупредить этого конца. Шидловский, Шингарев, Милюков, Капнист-второй, Львов В.Н., Половцов, я… еще некоторые… Ефремов, Ржевский, еще кто-то… Все те, кто вели Думу последние годы… И довели…

Заседание открылось… Открылось под знаком того, что надвигается тридцатитысячная толпа… что делать?. Я не помню, что говорилось. Но помню, что никто не предложил ничего заслуживающего внимания… Да и могли ли предложить? Разве эти люди способны были управлять революционной толпой, овладеть ею? Мы могли под защитой ее же штыков говорить власти всякие горькие и дерзкие слова и, ведя «конституционную», т.е. словесную борьбу, удерживать массу от борьбы действием…

– Мы будем бороться с властью, чтобы армия, зная, что Государственная Дума на страже, – могла спокойно делать свое дело на фронте, а рабочие у станков могли спокойно подавать фронту снаряды… Мы будем говорить, чтобы страна молчала… Этими словами я сам изложил смысл борьбы в своей речи 3 ноября 1916 года…