Роджер Чапмен - Когда время против нас

Долго еще после спасения спрашивали нас с Роджером: "Что же все-таки вы чувствовали там, внизу? Было ли холодно и думали ли вы о смерти?" Были и другие вопросы. Тогда мы не могли на них ответить, но на некоторые ответ, конечно, есть.

В первый момент я очень испугался и был уверен, что случилось непоправимое. Пока аппарат тонул, мы, не отрывая глаз от глубиномера, все-таки думали о том, как аппарат выдержит удар о грунт. Не может ли от удара сорваться люк обитаемой сферы? Мысль, конечно, глупая, так как за бортом очень высокое давление, но я был ею напуган. В первые секунды после удара мы в полной темноте ожидали, что где-то потечет вода.

Наши движения были очень осторожны, но каждый из нас не подавал виду своему партнеру и старался казаться невозмутимым. На самые первые капли конденсата, упавшие на наши лица, мы сразу прореагировали и начали пробовать, не соленая ли это вода и не появилась ли все-таки течь. Время от времени мы включали фонарь и

пробовали на вкус каждую каплю.

Все три дня мне периодически сводило ноги судорогой. Возможно, виной тому была сырость, но каждый раз, когда это случалось, я начинал двигаться, беспокоил Роджера, и в результате мы вместе потребляли в эти несколько секунд немного больше кислорода, чем в спокойном состоянии.

Я наблюдал за крошечным кислородным манометром, стрелка которого медленно двигалась в сторону нуля. Это был просто манометр, но он показывал нам, как уходит время. Мы не могли измерить содержание кислорода в отсеке и очень переживали из-за этого, но тем не менее мы дышали, кислород поддерживал наши жизни. У нас постоянно болела голова. Причину ее происхождения мы знали, и потому больше всего наше внимание занимал все-таки манометр. Мы смотрели на него, как на часы, стрелка которых незаметно для глаза ползла к нулю. Эти часы не тикали, но постоянно напоминали нам об уходящем времени.

Из-за стопроцентной влажности в отсеке наша одежда полностью намокла, и, хотя было не очень холодно (температуру мы не знали, так как термометр при ударе сломался), мы сильно мерзли. Вот почему мы прижимались друг к другу, чтобы согреться.

Находились и скептики. Обычно кто-нибудь из них, состроив пренебрежительную мину, спрашивал: почему это в то время, когда Роджер особенно мучился, такое большое значение для нас имело рукопожатие или похлопывание по плечу? Неужели для двух взрослых мужчин это важно?

Да, это был способ общения. Мы сидели в полной темноте и вынуждены были как можно меньше разговаривать. Кроме того, мы знали, что каждому из нас не сладко, мы поддерживали друг друга, и нам было легче. Мы делили поровну все что имели: пищу, одну банку лимонада, кислород, и при этом между нами не возникало никаких трений. С нами всегда были терпимость, терпение и уверенность в тех, кто остался наверху, уверенность в том, что днем ли, ночью ли они пытаются помочь нам, попавшим в беду. Они не отдыхали ни минуты до тех пор, пока не появилась

надежда на успех.

Спасибо всем им.

Меня также часто спрашивают:

- Неужели после аварии с "Пайсисом-3" вы снова будете погружаться в аппаратах?

- Вообще-то да, - отвечал я. - Некоторые люди в результате болезни бывают подолгу прикованы к постели, и тем не менее это не отбивает у них охоту каждый день ложиться спать.

Оба Роджера, Маллинсон и я, продолжаем погружаться на подводных аппаратах, и иногда вместе. После спасения я участвовал уже в двадцати пяти погружениях и все это время пытался найти себе работу, которая позволила бы мне чаще бывать дома и дала бы возможность, например, сесть и написать эту книгу.

Однако моя долгая работа в море и работа под водой сыграли со мной шутку: я снова и окончательно вернулся к погружениямна подводных аппаратах.

(* Канадская фирма "Хайко" построила одиннадцать таких аппаратов, из них два по заказу Академии наук СССР.

Аппаратами "Пайсис-УП" и "Пайсис-ХЬ с рабочими глубинами 2000 м в настоящее время владеет Институт океанологии им. П. П. Ширшова АН СССР.

Москва "Мысль" 1983