Владимир Михайлов - Ночь черного хрусталя

Да, именно Граве это был, живой и здоровый, с командирской повязкой на руке и пистолетом за поясом - тем самым пистолетом, что Милов оставил тогда в машине.

«Ну, молодец, - подумал Милов, весело глядя на товарища по скитаниям, пока тот приближался, - всех нас за пояс заткнул. Зря я боялся, что он спятил необратимо; видимо, нервная система крепкая, психика устойчивая, погоревал, пережил, понял, что не рыдать надо, а дело делать, - и уехал, не стал дожидаться нас. Нехорошо, конечно, с его стороны, но при таком раскладе трудно его упрекнуть. Зачем только он полез в добровольцы? А куда еще? - сам себе ответил Милов. - Вот и сам я, получается, пошел же. Если он не один тут такой - это хорошо, люди здравомыслящие крайностей не допустят, сыграют, может быть, роль этакого тормоза. Да увидь же ты меня, увидь, нам с тобой обоим в Центр надо, людей спасать, предупредить об опасности, выйти на связь со всем миром…»

Граве увидел его, когда был уже почти рядом. Остановился. Долго смотрел на Милова, и на губах его возникло даже нечто вроде улыбки - но не более того, а Милов-то ожидал, что тот ему чуть ли не на шею бросится! Хотя - какие могут быть нежности в воинском строю… Граве повернул голову ко второму командиру, негромко сказал что-то; тот пожал плечами и кивнул. Тогда Граве скомандовал громко по-намурски:

- Милф, выйдите из строя, подойдите ко мне!

Милов вышел, с удовольствием, по всем правилам, «дав ножку», приблизился, щелкнул каблуками. Второй командир скомандовал - и отряд, с которым пришел Милов, кое-как повернулся налево, приблизился к большому отряду, пристроился к нему. Нотариус в последней шеренге оглянулся и помахал Милову рукой.

Граве сказал:

- Ну что же - поехали.

- Куда? - осмелился спросить Милов.

- Туда, куда вы и хотели попасть.

«Вот и прекрасно, - подумал Милов. - Все же молодец он. Кто бы подумал: казался, в общем, божьей коровкой, пистолета взять не хотел - и на тебе, командует отрядом и собирается, похоже, делать именно то, что нужно».

- Слушаюсь! - ответил он громко. Граве зашагал первым, не оглядываясь.

Свернули за угол. Там стояла машина - та самая, наследие покойного Карлуски. Завидев ее, Милов обрадовался, словно встретил старого, доброго знакомого. Новых вмятин на ней не прибавилось, и это почему-то было приятно.

- И как это у вас ее не отобрали? - весело спросил Милов.

Граве ничего не ответил, только покосился на Милова, глаза его странно блестели. «Под газком? - подумал Милов. - Для смелости, что ли? Ну, если и принял, то немного».

- Еву я доставил домой, - сказал Милов.

Вовсе не обязательно было ему отчитываться, командирская повязка Граве была, по разумению Милова, такой же липой, как и его собственный листок на груди. Однако должна же была интересовать Граве судьба их спутницы в ночных приключениях. Граве на сей раз откликнулся - что-то пробормотал. Милов переспросил:

- Простите?

- Я говорю, все равно, - ответил Граве погромче.

Он сел за руль, кивнул Милову на правое сиденье. А больше сесть и некуда было: сзади на сиденье и на полу машины что-то лежало, укрытое сверху брезентом. Повернувшись, Милов хотел, любопытствуя, приподнять брезент. Граве резко осадил его:

- Это не трогать!

Милов пожал плечами. Играем в секреты? Ладно, все равно, приедем - увижу: ясно же, что инженер везет что-то для Центра.

Граве вел машину небыстро, повороты брал плавно, старательно объехал выбоину, что попалась на пути, - то была, впрочем, одна-единственная на всей дороге. Въехали в промышленный район; по сторонам, за бесконечными бетонными заборами, тянулись фабричные корпуса, многоэтажные заводские строения, старые и новые, но все - крепкие, добротные; складские помещения - и капитальные, и легкие металлические полуцилиндры, на которых отблескивало давно уже прошедшее зенит солнце. Порой улицу пересекали железнодорожные рельсы подъездных путей - на переездах Граве был особенно осторожен, проезжал их со скоростью пешехода, хотя рельсы шли заподлицо с мостовой и толчков ждать не приходилось. В одном месте на рельсах, едва не загораживая проезд, стояли четыре длинных товарных гондолы с маневровым паровозиком - все было тихо, безжизненно, и не верилось, что еще день тому назад здесь шумело, вращалось, двигалось, жило. Зато ни деревца не было вокруг, ни кустика, ни травинки даже, пусть даже убогих, умирающих, как в жилой части города: здесь цивилизация победила безоговорочно, чтобы теперь умереть. Хотя пока это была еще, пожалуй, не смерть, скорее летаргия, и пробудить уснувших оказалось бы делом нетрудным - было бы желание.