Владимир Михайлов - Ночь черного хрусталя

- Больно?

- Нет, ничего… - не сразу ответила она. И через секунду повторила: - Нет, ничего, ничего. - И словно дождавшись именно этих слов, стоявший в середине девятки начал говорить.

- Сограждане! - произнес он, потом понял, видно, что на этот раз усилителей и микрофонов нет, и нужно говорить громко, чтобы услышали все, и повторил, на сей раз почти выкрикнул:

- Сограждане! Мы с вами решились и совершили великое дело. Вы сами знаете, какое: мы спасли жизнь. «Жизнь» с большой буквы - нашу, наших детей, всех предстоящих поколений. Десятки и сотни лет люди и правительства, не имевшие или потерявшие чувство ответственности перед настоящим и будущим, убивали, отравляли, калечили мир, в котором мы все живем, в котором только и можем жить. Вы все знаете, и не по рассказам знаете - на самих себе, на детях своих испытали, как все это происходило. Как вырубались и отравлялись леса, как вода превращалась в химический рассол, в котором ничто живое существовать уже не могло, как земля, данная нам от Бога, наша плодородная земля становилась порошком вроде тех, каким морят насекомых, - но это не насекомых морили, это нас медленно, но верно убивали, начиняя плоды нив, садов и пастбищ такими количествами противных жизни веществ, что мы, сами того не понимая, подходили уже к той грани, за которой началось бы стремительное и неудержимое вымирание… Ради чего все это совершалось, сограждане? Ничто не требовало этого, потому что нет смысла в росте населения, если оно растет лишь для того, чтобы быть отравленным, удушенным и сожженным… И мы в нашей маленькой стране тоже пользовались ядовитыми плодами этого образца жизни, и к нам приезжало все больше людей из других стран, привлеченных нашим кажущимся благополучием, и приезжали они не с пустыми руками, вначале привозили с собой горькие плоды науки и техники, а затем стали выращивать их и на нашей благословенной земле; и мы не запретили им въезд, не подумали о своем будущем. Говоря «мы», я имею в виду то правительство, которое существовало до вчерашнего дня; но бремя его вины перед народом превысило все мыслимые пределы, и Создатель - или судьба, если угодно, - сурово покарали преступных властителей: рухнула, как многие из вас уже слышали, плотина, и поток обрушился на столицу, и все они утонули, подобно крысам…

Рев толпы прервал его.

«Господи, что за идиоты, - подумал Милов, понимавший не все, но главное. - Радуются беде - как же они не соображают, что погибли наверняка и сотни тысяч людей, таких же, как они сами, ни в чем не виноватых… Так вот, значит, в чем дело, почему нет энергии и откуда вода в канавах… Но он подставляется очень необдуманно - опыта не хватает?..»

Опыта, видимо, было достаточно, потому что оратор продолжал:

- Да, погибли еще многие и многие, и мы скорбим о них. Но разве не сами они привели себя к погибели? Разве не им, жителям столицы, разве не их заводам и вертепам прежде всего нужна была та сила, ради которой и воздвигли плотину, чтобы вода - наша чистая, природная, необходимая вода вертела их машины, убивавшие и уже убившие жизнь в нашей реке и других водоемах? Да, и мы с вами, сограждане, остались без электричества, и нам отныне придется многое делать не так, как до вчерашнего дня, - но предки наши на нашей земле столетиями жили без него - и только благодаря их здоровой жизни мы и появились на свет! Вспомним о предках, сограждане, и пожелаем стать такими, как они, и не сетовать, но благословлять ту волю, благодаря которой все произошло… Ограничим себя, сограждане, и в потребностях, и в поступках, будем жить скромно, строго, целеустремленно и чисто…

- Дан! - возбужденно прошептала Ева. - Но ведь все это верно, он прав! Он прав!

- Согласен. И все же… где-то в рукаве у него крапленая карта. Очень уж не вяжется…

- Это же Растабелл, Дан! Он честный человек…

- Ну, может быть, и не он сам, но кто-то из близких к нему гнет свою линию - идет к власти, к полной власти, к диктатуре, может быть… Погодите, послушаем еще.

- …Вы скажете, сограждане: но ведь и мы виноваты! Да. Но разве мы не поняли? Разве не раскаялись и не доказали этого делом?

Тут толпа снова на несколько мгновений взорвалась ревом: Милов почувствовал, как вздрогнула Ева, да и самому ему стало не по себе, хотя он вроде бы привык в жизни ко всякому. «Он их доведет до кипения, - подумал Милов, - тогда уже не помогут никакие танки…» Люди ревели, топали, аплодировали, поднимали в воздух оружие - те, у кого оно было, остальные вздымали над головой сжатые кулаки, размахивали флагами. Казалось, взрыв этот никому не под силу унять, но оратор снова поднял руку - и толпа затихла сразу, доверчиво, покорно. «Да, он хорошо держит их в руках, - подумал Милов. - Не зря оказался во главе. Растабелл, Растабелл… что-то я слышал - или читал?..» Но оратор уже заговорил снова: