Владимир Шмерлинг - Сталинградцы [Рассказы жителей о героической обороне]

Пили за молодых, кричали «горько», провозглашались тосты за хорошие дела, за общую победу. Гражданские пили за военных, а военные провозглашали тосты за «гражданских военных».

Хорошо говорил генерал Жданов, обращаясь к Зубановым:

— Хочу вам обоим пожелать дружеской, счастливой, содержательной жизни. Ведь вы оба сталинградцы, соединившие свои дороги в такие дни…

Они сидели рядом — наш моложавый, худенький Константин Петрович в своём защитном костюме и Мария Терентьевна в своей шёлковой розовенькой кофточке, так необычайно выглядевшая среди нас.

О чём только ни говорили тогда за свадебным столом… И о том, как уже много сделал советский народ для Родины, и о том, как много надо ещё сделать для полной победы над врагом. Говорили и о музыке, о том, как многие впервые по-настоящему полюбили музыку именно в дни войны, о том, как хорошо, что люди за войну не огрубели, не опростились. Хорошая была свадьба! Мы праздновали ее до рассвета, когда вновь начался обстрел.

Как-то обстрел начался необычайно рано, не по расписанию. В нашу сторону летели и снаряды и мины. Наши орудия открыли ответный огонь. Поднялась ужасная канонада. Мы все выбежали на балкон распределительного устройства на третьем этаже. Это был наш наблюдательный пункт. Никогда ещё такой мы не видели Бекетовку. Стреляли тяжёлые орудия в километре от станции, под горой, в вишневом саду. Со всех сторон в ответ немцам били наши пушки. Из-за Волги летели снаряды. Рядом с нами полыхнули огни «катюш». Вся эта масса огня была направлена в сторону Горной поляны, где немцы предприняли наступление на узком участке фронта.

Мы видели, как разрывы покрыли весь склон холма у Горной поляны. Атака немцев быстро захлебнулась. Как мы были горды в этот день за свою артиллерию!

Сегодня наш товарищ брал бронекорпус на стропы, а завтра этот бронекорпус был уже на Тракторном; там его ставили на гусеницы, вкладывали в него сердце, оснащали, и боевая машина передавалась танкистам, которые прямо с завода выезжали на ней в бой.

К вечеру 24 августа железнодорожное сообщение между нашим заводом и Тракторным прервалось. Платформы с бронекорпусами, погруженные в наших цехах, остались на подъездных путях завода. Главный диспетчер Арцыбашев выехал на «эмке» в обком партии, чтобы передать сводку о выполнении суточного задания, выяснить положение и получить указания о том, как быть с готовой продукцией.

Арцыбашев вернулся около 11 часов вечера. По машине, на которой местами обгорела краска, по пеплу и саже, которыми были покрыты одежда и лица Арцыбашева и шофёра, было видно, что в городе тяжело. Возле машины собралась толпа. Всем хотелось узнать поскорее, какие вести привёз Арцыбашев, но когда он вылез, снял кепку и стал сбивать ею с одежды пепел, никто не решился задать ни одного вопроса.

Арцыбашев молча прошёл к директору. Через несколько минут в кабинет директора были вызваны начальники цехов, отделов и руководители участков.

Совещание продолжалось не больше 15 минут. Директор сообщил, что дальнейшее производство бронекорпусов на нашем заводе уже не имеет смысла. Получен приказ о немедленной эвакуации завода на восток. Остаются только спецгруппы, выделяющиеся в каждом цехе, бойцы рабочего батальона и отряд вооружённой охраны завода.

В 12 часов дня 25 августа завод, работающий полным ходом, был остановлен. В наступившей тишине по цехам проводилась информация, указывались сроки, когда какой цех переходит через затон по наплывному мосту к берегу Волги для погрузки на подготовленные для него средства переправы. Задание: переправившись на левый берег, следовать на сборный пункт в город Ленинск.

Многие товарищи говорили:

— Пока мы развернём производство на новом месте, пройдёт немало времени, не лучше ли остаться здесь и влиться в ряды Красной Армии?

Не всех удалось убедить, что они в тылу могут оказать Красной Армии большую помощь, чем на передовой.

На переправе ко мне подошёл рабочий Актуганов.

— Не думай, — сказал он, — что я тёмный человек и не понимаю, что не хорошо сейчас уходить из коллектива. Я согласен, что коллектив должен быть целым, поеду за Волгу, но душа моя остаётся здесь. Боюсь, что вернусь и буду всё-таки проситься в армию.

На другой день он действительно вернулся, пришёл к командиру одной воинской части, показал свои документы, заявил, что не может уйти из Сталинграда, и остался воевать.