Сергей Мельгунов - Судьба императора Николая II после отречения

Шульгин в данном случае говорит о шпиономании относительно евреев.

Вырубова рассказывает, как по выходе из тюрьмы она узнала, что в тех же целях обыскивали ее «домик» в Царском Селе – поднимали пол и пр.

Пожалуй, в данном случае можно проследить и источник легенды, приукрашенной обывательским домыслом. В письменных показаниях Протопопова, служивших ответом на какие-то заданные ему вопросы и поданных 27 июля, т.е. по прошествии более трех месяцев после того, как Комиссия обсуждала вопрос о «датском кабеле», и для «легковерных», по словам Завадского, стала ясна вся бессмысленность легенды, – рассказывается нечто, возможно косвенно относившееся к «датскому кабелю»: «Государь вручил мне для разбора прошение, переданное ему его матерью… и полученное ею от датских подданных, служивших в России на телеграфной сети датского общества в Петрограде. Они были удалены вследствие предупреждения, полученного от английского правительства. Они просили о возвращении на службу или возмещении убытков… В просьбе датчанам было отказано, исполнить ее оказалось нельзя».

Приходится это делать, ибо Керенский, например, уверовал в то, что «Распутин кричал на Царя» («La verité»).

Дубенский не был одинок в своей «враждебности к немцам» при Дворе – исконная тема эмигрантской публицистики герценовских времен! Палеолог рассказывает о церемониймейстере Е., который забавлял посла своим крайним национализмом и при официальных даже свиданиях говорил, что «исконно-русские» свернут голову после войны «балтийским баронам».

Показания Хвостова (см. «Легенда о сепаратном мире»).

Беляев мог бы сослаться на бесчисленную литературу, порожденную обостренным шовинизмом войны, – официальную и неофициальную, на разные «Черные книги» о зверствах «немецких варваров» и т.д., издаваемую и комиссией сен. Кривцова, и Скобелевским Комитетом, и Alliance Francaize.

Педагогическая мера воздействия, отстаиваемая Алексеевым, в жизни выливалась в уродливую форму задержки пищевых посылок, направляемых в Германию для русских пленных, – и они там голодали.

Характеристику петербургской контрразведки см. в «Золотом немецком ключе к большевистской революции…»

Допрос Беляева, «чрезвычайно слабого человека», который всегда уступает, по характеристике А.Ф., производит тяжелое впечатление. Это какой-то клубок казуистических придирок. «Из тысячи берут отдельный факт и меня шельмуют», – нервно заявляет б. военный министр при допросе 19 апреля. Беляев «плачет», – отмечает стенограмма и регистрирует реплику председателя: «Генерал, будем относиться к этому серьезно». «Извините, что я разнервничался… Вы должны разбирать деяния преступных лиц… Преступления я не совершил. Я даю честное, благородное слово, вы не можете назвать ни одной вещи, которая подходит под категорию преступления».

Великий герцог и герцогиня Гессенские.

Между прочим, сестры просили «отпустить из Сибири в Германию стариков и детей, которых наши перевезли из Восточной Пруссии, когда были наши войска». «Скажи мне, – писала А. Ф. 28 ноября, – могу ли я об этом просить? (Дело идет о Беляеве и Хвостове.) Конечно, только совсем старых людей и крохотных детей». «Я распорядился, чтобы их отправили в Германию» – сообщил немедленно Царь. Между тем история с этими выселенцами из Восточной Пруссии такова. Кудашев сообщил 30 октября 14 г. Сазонову о «необычайном образе действий», придуманном в Ставке перед наступлением: «Всем мужчинам в рабочем возрасте будет приказано выселиться немедленно в глубь страны. Старики же, женщины и дети будут оставаться на местах под защитой наших войск. Этой мерой надеются обеспечить себя от подстрелов и пр. неприязненных действий franc-tireur’ob, а главное, произвести соответствующее впечатление (панику) на население впереди путей нашего наступления». На практике в Сибирь попали и старики, и дети…

Облик этого великосветского авантюриста обрисован мною в книге «Легенда о сеп. мире».

Анекдотическая история с хиромантом Перреном, очень интересовавшим Комиссию, рассказана там же.

Хорошо еще, что члены Комиссии не имели возможности познакомиться с дневником секретаря французского посольства в Петербурге гр. Шамбрэна, который впоследствии был им опубликован под видом писем к своей невесте в Париж. Из этих записей они узнали бы, что в Петропавловской крепости, находившейся в ведении военного министерства, немецкие шпионы (вспомним, их там было 300 человек!) пользовались исключительным покровительством – получали даже свежие номера германских газет и проводили в камерах время за русским самоварным чаепитием… Все это гр. Шамбрэн узнал 4 марта от освободившегося в дни революции заключенного в одном из равелинов «русской Бастилии», некоего Шубина-Поздеева. В эту отсебятину сотрудник эмигрантских «Посл. Нов.» уверовал. Еще бы! – ведь Петропавловская крепость была в ведении ген. Никитина, дочь которого была ярой поклонницей знаменитого «старца». Мы видели, что в другом случае аналогичное легковерие проявили и члены следственной Комиссии.