Юрий Жуков - Сталин - операция «Эрмитаж»

Но как и положено в чиновничьем мире, из секретариата Микояна докладная записка Тройницкого пошла к его заместителям. Лишь один из четверых замов, Максимов, прочитал текст внимательно и попытался дать делу ход, изложив свое мнение в резолюции:

«Тов. Микояну. Считаю, что изложенные соображения заслуживают безусловного внимания. Конечно, директива об экспорте на 30 м . р. должна быть выполнена, но ее выполнение не должно переходить указанные границы. Мне кажется, что если выпустить внутренний заем сохранения мировых культурных ценностей, то можно будет собрать не 30 м . р., а все СТО» [84].

На том обсуждение предложений Тройницкого завершилось – о них просто забыли.

Протестовал и выдающийся востоковед, академик, непременный секретарь Академии наук СССР С. Ф. Ольденбург. Используя свое весьма высокое в ученом мире положение, он обратился сразу к Рыкову, Бухарину, Калинину, секретарю ЦИК СССР Енукидзе.

Вот его письмо к последнему из них:

«Глубокоуважаемый Авель Софронович!

Пишу Вам и одновременно Алексею Ивановичу (Рыкову. – Ю. Ж. ), Михаилу Ивановичу (Калинину. – Ю. Ж.) и Николаю Ивановичу (Бухарину. – Ю. Ж.). Пишу о деле, о котором мы с Вами говорили и по которому не могу молчать как человек, искренне преданный Советскому строю.

Опять появились антиквары и т.н. люди и, видимо, спешно готовят распродажу редчайших картин и других художественных ценностей. Готовятся сделать непоправимую ошибку, которая ляжет неизгладимым пятном на нашей революции.

Эти продажи основаны на непонимании и необдуманности одних и на желании нажиться других. Около этого дела наживутся многие, «а государство получит жалкие по масштабам его потребностей суммы. Между тем, отрицательное впечатление, которое произведут эти продажи во всем мире, будет крайне вредно для нас: скажут, что бесхозяйственностью мы разорили страну, а теперь распродаем ее последние ценности.

Не знаю, кто у нас стоит за эти продажи, ясно одно: или это крайне недальновидные, или недобросовестные люди, потому что ясно, что ни о каких крупных суммах и речи быть не может.

Не может быть сомнения, что дело это кончится в пролетарском суде. Но тогда уже будет поздно – вред нашему строительству будет уже нанесен громадный. Надо остановить эти бессмысленные, вреднейшие продажи теперь же.

Знаю, как дорого Вам дело нашей революции, – сделайте все от Вас зависящее, чтобы не было этого позора и вреда советскому строю» [85].

Протестовал и Невский, старый большевик, так и не вписавшийся после революции во властные структуры. Октябрь 1917-го стал его звездным часом – он член Военно-революционного комитета, нарком путей сообщения в первом составе советского правительства. Но затем его «перебросили» на научную работу – ректором Свердловского (коммунистического) университета, заместителем директора Института истории партии, наконец, в 1924 году он был назначен директором Библиотеки имени Ленина.

Невский взывал к своему начальнику, наркому просвещения Луначарскому:

«…В марте текущего года было отправлено за границу музейных предметов на сумму около 700.000 рублей. Продано же из них только на сумму около 10.000 рублей. Это показывает, что 1) рынок на Западе обладает ограниченной емкостью для предметов искусства и 2) что западноевропейские антиквары вошли в соглашение, стакнулись друг с другом и, вероятно, с русскими спекулянтами с целью понижения цен на вывозимые нами на рынок предметы. Что это действительно так, что уже теперь на почве продажи наших предметов искусства создана нездоровая спекуляция и грабеж народного достояния, иллюстрируют нижеприводимые факты.

Агент антикваров Гульбенкян предлагает продать ему 18 лучших картин Эрмитажа за 10 миллионов рублей, причем в число этих картин входят такие шедевры, как «Блудный сын» Рембрандта и «Мадонна Альба» Рафаэля. Гульбенкян предлагает 10 миллионов рублей за 18 лучших картин в то время, как только две указанные картины могут дать сумму более 2 миллионов рублей…

Эта стачка заграничных антикваров поддерживается явным невежеством или, выражаясь мягко, желанием ввести в заблуждение власть советских агентов: тов. Гинзбург предлагает продать обстановку Строгановского музея за 3 миллиона, в то время, как она стоит по самой преувеличенной оценке не более 350 тысяч рублей. Бурная фантазия т. Гинзбурга оценивает обстановку Павловского дворца в 10 миллионов рублей, между тем как продажа этой обстановки не дает более 1/10 части указанной цифры, то есть 1 миллион рублей.