Андрей Никитин: Королевская сага

Между тем я обнаружил в древнерусском языке еще одно заимствованное слово, не менее интересное.

Один из ранних редакторов "Повести временных лет", лежащей в основании всего русского летописания, под 1071 годом поместил любопытнейший рассказ о волхвах, которые сеяли смуту и мятеж в ярославском Поволжье и дальше, в окрестностях Белого озера, - именно там, где теперь нам известны остатки поселений балтийских русов.

По сведениям летописца, не указавшего года, однажды в "Ростовской области" был большой недород, которым воспользовались "волхвы", - по-видимому, языческие жрецы, - появившиеся в Ярославле. Они шли вверх по Волге и далее по Шексне, потому что в конце концов оказались у Белоозера. Сопровождало их большое количество людей. Волхвы мутили народ, утверждая, что недород произошел по вине "лучших жен" пли "старой чади", прячущих "гобино". В доказательство они хватали женщин из зажиточных семей и на глазах у всех, словно бы прорезав у них кожу за плечами, вынимали жито и рыбу. Доказав таким образом их вину, они убивали женщин.

Ситуация, надо сказать, не очень понятная, тем более что волхвы - или сопровождавшие их люди? - забирали себе "имение" этих "лучших жен".

Поход волхвов был отмечен кровопролитием и мятежом.

В это время на Белоозеро пришел Ян Вышатич с дружиною, собирая дань с земли для киевского князя Святослава Ярославича. Узнав, что волхвы подсудны его князю, Ян Вышатич потребовал их выдачи от местных властей, угрожая, что в противном случав не уйдет отсюда. Когда после короткой схватки волхвы были пойманы и приведены к Яну, он спросил их о причине таких многочисленных убийств. Волхвы отвечали, что "те держат изобилие; если истребить их, то будет гобино; вот, если хочешь, вынем из них жито, рыбу или что другое".

После прений о том, кому именно эти волхвы служат, светлому богу или бесу, "который сидит в бездне", Ян Вышатич произвел над ними довольно жестокую экзекуцию.

Поскольку волхвы настаивали, что он не имеет права их судить и должен представить Святославу, Ян велел привязать их к форштевню ладьи и так спустил их до устья Шексны. Здесь, несмотря на просьбы волхвов отпустить их, Ян обратился к сопровождавшим его местным "повозникам", то есть отряженным для провоза данника с его дружиной, и спросил: у кого из них был кто-либо убит этими волхвами? Один ответил, что у него убита мать, у другого - сестра, у третьего - дочь. "Мстите за своих!" - сказал Ян и передал в их руки волхвов. Последующее лучше всего передает Густынский список "Повести временных лет", где сказано: "И даде Ян сих кудесников в руце их, да их погубят, яко же хотят; и тако многим томлением погубиста их, последи же повесиша на древе, в нощи же медведи влезше поядоша их".

В остальных списках сказано только, что волхвов убили и повесили "на дубе: отместье приимша от бога по правде".

В этом рассказе внимание привлекает все: волхвы, собирающие людей и творящие перед ними "чудеса", какие-то внутренние отношения "лучших" и простых людей, которые нам непонятны… Замечательно, что Ян Вышатич не прежде вмешался в создавшуюся ситуацию, чем удостоверился, что это "его князя смерды". В случившемся можно видеть отголоски ритуалов очень глубокой древности, для нас по большей части теперь непонятные. Все ставит на свои места и проясняет в рассказе два момента - слово "гобино", означавшее в древнерусском языке "изобилие", каким-то образом связанное с "житом", которое волхвы достают из "лучших жен", а также казнь, которой были преданы волхвы.

Хотя в свое время А. Преображенский, а вслед за ним и М. Фасмер производили слово "гобино" от готского "габейн" - "богатство", оба соглашались, что оно восходит также к ирландскому "габим", что означает то же самое, указывая на общекельтские истоки всех трех слов. Больше того. Этот термин тесно связан с кельтским словом "гобниа", означавшим ритуальное действо во время общенародного празднества, когда в магическом котле варилось столь же магическое пиво, - вот оно, жито, которое доставали волхвы из своих жертв! - призванное обеспечить изобилие на будущий год. Волхвы оказались не "кудесниками", а кельтскими жрецами, пытавшимися восстановить язычество, принося массовые человеческие жертвы, чтобы обеспечить урожай будущего года. Поэтому и казнь их совершалась в полном соответствии с ритуалом жертвоприношения богам воды и деревьев.

Их опускали в воду впереди ладьи, но так, чтобы они не могли захлебнуться, а потом, после "многого томления", то есть пыток, они были все-таки убиты и только после этого - повешены. Причем не просто на дереве, а именно на дубе, который был особенно почитаем кельтами и язычниками-русами. Вряд ли я ошибусь, предположив, что и дуб этот был достаточно почитаем в округе и священен: в противном случае Яну Вышатичу незачем было пройти с волхвами всю Шексну, он мог расправиться с ними и в Белоозере. Мог бы, но предпочел казнить их "от бога по правде", то есть в соответствии с ритуалом.