Владимир Тихонов - История Кореи. Том 1. С древнейших времен до 1904 г.

Рис. 7. Знаменитая тонсамдонская маска, в окружении костяных украшений и рыболовецких орудий.

Антропологический, прежде всего краниологический, анализ останков людей, обнаруженных в одном из северокорейских неолитических захоронений (г. Унги, пров. Сев. Хамгён), показал их принадлежность к короткоголовому (брахицефальному) типу восточных монголоидов, с высокими и плоскими лицами и сильно развитыми скулами. Правдоподобными кажутся предположения об этническом родстве неолитических насельников Кореи с дотунгусским палеоазиатским неолитическим населением Восточной Сибири и Дальнего Востока. Однако следует также помнить, что на той ступени развития, на которой находились неолитические обитатели Кореи, понятие «этнической принадлежности» или «этнической гомогенности» еще отсутствовало в коллективном сознании.

Жители маленьких рыбацких или земледельческих поселков ощущали себя просто членами своей общины и мало задумывались о том, к какой общности более высокого уровня они принадлежат. Впрочем, при этом возможно, что носители совершенно инородных культурных комплексов (скажем, протокитайского неолитического) ощущались уже как более «чуждые», чем жители других общин полуострова. Мы можем, по ряду археологических признаков, выделять протокорейский неолитический культурный комплекс как гомогенную культурную общность, легко отличимую от соседних (скажем, протокитайского комплекса яншао-луншань или протояпонской неолитической культуры дзёмон). Однако нет оснований считать, что представление о «культурной общности» было в серьезной мере присуще и самим носителям протокорейской неолитической культуры. Формирование этнического сознания как фактора социальной жизни — примета следующей эпохи в эволюции корейской культуры, бронзового века.

Как известно, в истории человечества в целом бронзовый век — период, когда применение металла способствовало ускоренному росту производительных сил общества, а, соответственно, и скачкообразным преобразованиям в его структуре. Окончательно утвердились иерархические отношения как внутри каждого социума, так и между различными обществами. Появилась ранняя государственность, т. е. социальные иерархии нескольких регионов слились в одну комплексную и относительно унифицированную структуру с определенными границами и центром. Ранняя государственность бронзового века оказалась способной как на невиданную в прошлом по масштабам организацию общественного труда, так и на беспрецедентное массовое насилие и принуждение. Государственность означала окончательное закрепление основанных на насилии (или угрозе его применения) отношений власти-подчинения по вертикали общества, а также легитимизацию организованного насилия (войн) по отношению к другим обществам. Культуры земного шара начали структуризироваться в иерархию и «по горизонтали». Более «передовые» культуры Южной Евразии (прежде всего Средиземноморья, Ближнего Востока, долин Инда, Ганга и Хуанхэ) и Северной Африки, с развитой металлургией и уже оформившейся государственностью, образовали своего рода «ядро» мировой системы бронзового века. Возможности применения крупномасштабного насилия — технологические и организационные — которыми обладало «ядро», как правило, значительно превосходили способность догосударственной «периферии» к обороне. Это давало ранним государствам бронзового века возможность шаг за шагом успешно колонизировать и эксплуатировать «варварскую периферию», перераспределять ее ресурсы в свою пользу. В то же время политические образования «ближней периферии» имели тенденцию, в ответ на цивилизационный вызов со стороны «центра», заимствовать металлургическую технологию и образовывать свою собственную («вторичную», по отношению к «центру») государственность. Попытки «ближней периферии» вырвать у «центра» цивилизационную гегемонию (в комплексе часто именующиеся «варварскими вторжениями») создавали как постоянное напряжение внутри мировой системы, так и возможности для ее развития.