Коллектив авторов - Быть княгиней. На балу и в будуаре

Теплая любовь, взоры заботливые, страх и слезы, речи грозные и муки – все исчезло, окаменело. Одна гордость при ней: в образе горы, увенчанная пеплом, Ниоба скрывает в облаках свое пасмурное жерло. Какая участь была бы приличнее для Ниобы? Куда б ей укрыться от Феба, от троеликой Гекаты? – Дни, ночи, вселенная наполнены пронзительными стрелами. Теперь, как курган, воздвигнутый в честь своих чад, она стоит одинокая, бесчувственная, бесплодная.

Несчастия Ниобы напоминает мне приключение, случившееся на Черном море недалеко от Одессы. Живое описание трогательного события раздается еще и ныне в моем сердце. Тебя ль звали греки гостеприимным морем? Зачем же тут было нарушить тебе закон святой? Когда растворяешь влажные свои двери гостям благочестивым, запирай их бурями и вихрями, а разве угощай ими только врагов России…

Жена консула, окруженная своим молодым семейством, благословляла ветер попутный, надувший белые паруса и стремивший корабль к желанному брегу. Уж скалы одесские желтелись пред глазами радостных путников, хутора зеленели, и жизнь многоплеменного народа встречала их после долгого странствования по пустынной дороге.

Вдруг море задернулось черной тучею; море посинело, и факелы небесные засверкали вокруг подвижного катафалка, несшего осужденных на смерть…

Но мне ли описывать вихри и кораблекрушения? Арфа Барда морей еще звучит над океаном, и эхо всех земель на всех наречиях повторяет его бурные звуки… Предмет моей повести – мать и дети, скажу же я с Корреджио: «anchio son’ pittore», – и пишу смело.

Уже несчастная знает близкую погибель, она выбежала на палубу, дети за нею; ветер рвется в платьях, в шелковых власах невинных, и лица их поминутно ими застилаются. А мать, устремив на детей взор прощальный, удаляет то одежду, то власы, чтобы ни одна черта любимая не была скрыта от жадных ее взоров. Ужасное движение корабля бросает их на землю; они встают и опять у матери, но новый порыв ветра их оттолкнул и разогнал; все вокруг рвется, ломается, трещит; везде море, везде смерть; но опять семья соединилась на трясучих досках. Мать взглянула на чад своих, на пропасть, на небо, и в душе ее вдруг раздалось отчаяние, но в той же душе другой голос зазвучал и отвечает любовью и молитвою. Три взгляда: на детей, на пропасть, на небо – опять помирили ее с покорностью.

«Умрем вместе», – кричит она; но вдруг роковая волна их разлучила; она бежит, ползет, бросается, хватает детей, хотела бы во второй раз заключить их в свою утробу… «Умрем вместе», – повторяет она и вот сбросила с плеч свою длинную шаль, обвила ею детей вокруг себя, связала их крепко, опоясалась ими и улыбнулась. До последней минуты, до последней волны она молилась, – бурный мрак и гибель казались ей не страшны. Последние ее слова были: «Мы вместе!..»

Три ангела земных вознесли ее на небо к Ангелам родным и к Матери небесной.

Княгиня рассказывала мне, что еще в детстве она иногда получала позволение от своего доброго дяди пересмотреть старые дипломатические бумаги, и это доставляло ей величайшее удовольствие. А в этом хламе было много очень любопытных документов, из которых два особенно резко запечатлелись в ее памяти, сильнее других затронув детское воображение. Первый документ – письмо от персидского шаха к Екатерине I по случаю ее восшествия на престол. После обычных приветствий шах выражался почти так: «Я надеюсь, моя благовозлюбленная сестра, что Бог не одарил тебя любовью к крепким напиткам; я, который пишу тебе, имею глаза, подобные рубинам, нос, похожий на карбункул, и огнем пылающие щеки; и всем этим обязан несчастной привычке, от которой я и день и ночь валяюсь на своей бедной постели». Известная наклонность императрицы попивать водку сообщает этому письму особенный интерес. Другой документ открывает следующий факт, и я передаю его собственными ее словами. Русский двор однажды (я забыла, в чье царствование) послал посольство в Китай поздравить его монарха с принятием короны; посланник, принятый не совсем ласково, поспешил возвратиться домой, недовольный своей миссией. Русское правительство, заблагорассудив не сознаваться в китайском неуважении к своей политике, отправило других – поблагодарить за лестный прием первою посла и заключить торговый трактат. Вот какой ответ был дан китайским владыкой: «Вы очень странный народ; чванитесь приемом ваших послов. Разве вы не слышали, что когда мы проезжаем верхом по улицам, то предупреждаем последнего бродягу не смотреть на нас». (Примечание мисс Уильмот.)