Джудит Херрин - Византия. Удивительная жизнь средневековой империи

Более знакомое повествование Гиббона в «Закате и падении Римской империи», доходящее до 1453 г., построено на этих чертах и идентифицирует Византию как «пассивное» звено связи с греко-римской Античностью. Сама по себе, утверждает автор, она не представляет интереса, разве что соединяет классический период с варварскими нациями Европы и «самыми замечательными и важными революциями, которые изменили мир». [82] Edward Gibbon, History of the Decline and Fall of the Roman Empire, J. B. Bury, ed. (London, 1909–1914). Автор подчеркивает пассивность Византии в IX в. в начале 48-й главы, где перечисляет недостатки империи и набрасывает план последних четырех томов. Вероятно, наиболее откровенное выражение отрицательной репутации Византии принадлежит ирландскому историку XIX в. Уильяму Лекки, который с уничтожающей ненавистью заявил: «О, эта Византийская империя! Всеобщий вердикт истории таков, что она представляла собой, без малейшего сомнения, наиболее совершенную в своем основании культуру, принявшую со временем самую презренную из форм, которую когда-либо принимала цивилизация. Не было другой такой продолжительно существовавшей цивилизации, настолько лишенной всех признаков и составляющих величия, и ни одной другой, суть которой столь точно отражалась бы эпитетом „посредственная“… История империи – это… монотонная цепь интриг священников, евнухов, женщин, череда отравлений и заговоров». [83] William Lecky, A History of European Morals from Augustus to Charlemagne, 2 vols. (London, 1869). Vol 2. P. 13.

Надеюсь, мне удалось показать, что Византия никогда не была пассивной, наоборот, она была в высшей степени активной, удивительной и творческой, восстановив свои ценные традиции и наследие. Она оставила миру имперскую систему управления, основанную на опытной и грамотной гражданской администрации, и налоговую систему; систему законов, базирующуюся на римском праве; уникальную программу светского образования, сохранившую многие черты классической языческой учености. Византия оставила нам ортодоксальную теологию, художественные элементы и духовные традиции, сохраняемые в греческой церкви, коронационные и придворные ритуалы, имевшие множество подражателей. В VI в. купец Козьма Индикоплевст отметил: «Есть еще один знак могущества римлян, которое дал им Господь. Я имею в виду, что каждая нация ведет торговлю, используя свои номисмы, которые принимают во всех местах от одного края земли до другого… В других нациях ничего подобного нет». [84] Cosmas Indicopleustes, The Christian Topography, tr. J. W. McKrindle (London, 1897). P. 73.

Веками после падения Царьграда перед турками продолжал использоваться термин «византин» – воспоминание о прославленной надежности византийских золотых монет. Несмотря на обесценивание, имевшее место в XI в., «византин» навевал мысли о полновесной золотой монете раннего Средневековья, когда Византия обеспечивала рост Венеции и других итальянских городов-государств.

Сфера художественного творчества Византии, ее шелка и слоновая кость устанавливали стандарты красоты и искусства ремесленников, а ее образы вдохновляли иконописцев в ортодоксальных общинах по всему миру. Что же касается теологии, то напряженная внутренняя борьба империи с иконоборческими ограничениями, ускоренная насильственным принятием ислама, стала отправной точкой для пуритан почти тысячелетием позже. Способность Византии покорять и, главное, оборонять себя и свою изумительную столицу защитила северо-западные регионы Средиземноморья во время хаотичного, но продуктивного периода, последовавшего за крахом Римской империи на Западе. Без Византии не было бы Европы.

Во время критического периода раннего Средневековья, когда арабы вышли из пустыни, чтобы захватить святые места иудеев и христиан и хлебородные области Египта, им путь преградил только Константинополь. Если бы фортификационные сооружения Царьграда, а также упорство и опыт его жителей – императора, двора, народа – не обеспечили надежное функционирование оборонительной системы, ислам бы занял Византию еще в VII в. Завершив завоевание Дамаска, Иерусалима и Персидской империи, мусульмане, несомненно, наводнили бы средиземноморскую империю, созданную Римом, покорив Константинополь с его ресурсами и доходами, судоверфями и торговыми сетями, они успешно продвинулись бы вдоль южного берега Средиземного моря в Испанию, и также смогли бы пересечь Балканский полуостров и установить свое господство на северном побережье.

Таким образом, существование Византии частично определялось соперничеством с последующими арабскими государствами, а отношения между христианством и исламом имели формативное влияние на развитие империи. Как мы уже видели, ее первоначальный контакт с исламом в VII в. произошел внезапно. Историческое поражение, которое Византия нанесла Персии, отвлекло внимание от того, что первоначально казалось всего лишь племенным мародерством, разве что с витком к хилиазму. Вместо этого появление арабов под знаменами пророка оказалось длительным травматическим периодом. Влияние их быстрых военных триумфов в 632–642 гг. заставило Византию уйти в Малую Азию, покинув святые христианские центры, а также ряд ранних монастырских территорий в Египте, Палестине и Сирии. Но все же Византия сумела отбить мусульманские атаки на свою столицу и удержать границу по Таврскому горному хребту. Подъем и срыв масштабных планов ислама привели к формативному трехходовому делению Древнего мира на три неравные части: мусульманский Восток от Сирии и Египта через побережье Африки глубоко в Испанию; западная часть, принявшая название Европа; восточная часть, оставшаяся сердцем Византии.