Владимир Малявин - Империя ученых (Гибель древней империи. 2-е испр. изд.)

Филиппика Ван Фу приоткрывает правду о ханьском обществе, о которой слишком часто молчат хронисты. Но коллизия преуспевающих одиночек и массы неудачливых родственников имела и другую сторону: она заставляла рассматривать семейный альтруизм как одну из высших жизненных добродетелей. Начиная с I в. до н. э. и особенно в позднеханьский период источники содержат множество упоминаний о чиновниках или влиятельных в своей округе людях, которые раздавали свои сбережения бедным сородичам. Значение подобных действий не следует переоценивать. Так, Цуй Ши, советуя помогать нуждающимся родственникам накануне сева и перед наступлением холодов, требует быть умеренным в своей помощи и соразмерять ее со степенью родства. Из слов Цуй Ши ясно, что помощь была делом добровольной благотворительности и что бедняки отнюдь не имели гарантии обеспеченного существования [Хрестоматия, 1980, с. 221].

Мнение Цуй Ши согласуется с материалами биографической литературы, где помощь сородичам и землякам часто сопряжена с голодом, военной опасностью и другими чрезвычайными обстоятельствами. Речь идет, очевидно, не столько о последовательно осуществляемой программе, сколько о сугубо негативной реакции на индивидуальное преуспевание. Та же реакция выражена в роли «общего мнения» округи как репрессивно-нивелирующего начала, враждебного всяким попыткам выделиться за счет остальных. Ее высшим проявлением были частые отказы от чиновничьей карьеры, неизменно одобрявшиеся деревенским обществом как знак «возвышенности духа».

В свете двух отмеченных тенденций особое значение приобретает вопрос о формах родового самосознания в раннеимператорскую эпоху. Позднеханьский период отмечен пробуждением интереса к генеалогии. В частности, Ван Фу посвятил истории родов отдельную главу своего трактата, с тем чтобы, по его словам, «выявить потомков достойных и мудрых, определить основателей разных кланов, рассказать о происхождении фамильных знаков» [Ван Фу, с. 192]. Имеются смутные известия о существовании в позднеханьское время клановых генеалогий. На рубеже П-Ш вв. ученый Гуань Нин «из-за смуты и неразберихи в родословных составил рассуждение о генеалогических книгах» [Саньго чжи, цз. 11, с. 9а].

В управлении государством есть два правила: в моменты опасности будь невозмутим, в спокойное время будь осмотрителен.

Чэнь Цзижу

К сожалению, сохранились лишь названия некоторых генеалогий именитых кланов того времени и несколько фрагментов из них, представляющих собой краткие справки о выдающихся уроженцах этих кланов. Американский синолог Д. Джонсон, исследовавший генеалогии танской эпохи, пришел к выводу, что они носили сугубо элитарный характер: в них охватывался широкий круг родственников, но упоминались только те из них, кто преуспел на службе и тем самым способствовал обоснованию претензий членов клана на высокое положение в обществе [Johnson, 1977, с. 100-105].

По всей видимости, так же обстояло дело и в позднеханьской империи. В генеалогических экскурсах позднеханьских биографий упоминаются лишь те предки, которые достигали высоких постов, даже если они отделены от героя биографии семью-восемью поколениями. Заслуживает внимания стела в честь Чжао Куаня, занимавшего должность саньлао. Стела, воздвигнутая Чжао Хуаном, сыном Чжао Куаня, в 180 г., необычна в том отношении, что Чжао Хуан не ограничился панегириком отцу, но привел обширную родословную своей семьи: 26 человек в девяти поколениях. В надписи перечислены только состоявшие на службе члены клана. Исключение сделано для отца крупного чиновника в начале правления Хань и трех братьев Чжао Куаня, погибших в молодости во время землетрясения. В двух последних поколениях члены семейства уже не занимали должностей при дворе [Шэнь Няньжунь, 1964, с. 22-23]. Очевидно, стела, сооруженная спустя 28 лет после смерти Чжао Куаня, была призвана напомнить современникам не столько о родословной, сколько о заслугах этой потомственной служилой семьи.

Сходное отношение к родословной характерно и для других эпиграфических материалов такого рода. В эпитафии Лю Сю первым делом сообщается, что в его роду «от времени Борющихся царств до Хань именитые чиновники приходили друг другу на смену» [Цюань Хань вэнь, цз. 75, с. 5а]. В надписи на стеле в честь служащего окружной управы, уроженца Инчуани, Инь Ю (177 г.) сказано, что в циньское время его клан распался на две ветви. Одна осела в Инчуани, другая – в Чжао. В инчуаньской ветви «лелеяли наследие предков, провинциальные правители сменяли друг друга», члены же клана из Чжао не удостоились внимания составителей надписи [Ван Фанган, с. 673]. В аналогичной надписи, посвященной некоему Ся Чэну, кратко говорится, что в его клане «служивших правителями областей, носивших печать чиновника было свыше десяти человек» [Хуань Гунчжу, с. 136].