Владимир Трут - Дорогой славы и утрат. Казачьи войска в период войн и революций

В станицах всех войск, кроме Оренбургского, также был установлен обязательный ежегодный сбор хлеба или денег на его покупку в общественные станичные хлебные магазины (склады). Это был продовольственный страховой фонд на случай чрезвычайных обстоятельств (неурожая, гибели посевов и т.п.). Из этих же хлебных магазинов выдавались семенные и продовольственные ссуды нуждающимся казачьим хозяйствам, оказывалась безвозмездная помощь казакам и их семьям в экстраординарных случаях (потеря или тяжелая болезнь кормильца семьи, пожар и т.п.). В отличие от всех остальных войск в Оренбургском станичные хлебные магазины пополнялись за счет сохранявшейся, так называемой общественной запашки (т.е. посева, уборки и обмолота зерна, выращенного на общественных станичных землях).

Выполняя все отмеченные натуральные повинности, казаки не только тратили много сил и времени, но и несли экономические убытки. Несмотря на то что оценить их в денежном эквиваленте весьма сложно, некоторые исследователи, проведя подсчеты, получили следующие цифры. Так, Н.А. Хвостов считает, что все натуральные повинности казаков восточных войск страны в денежном содержании составляли до 60 рублей в год на каждого взрослого казака [93]. Л.А. Селивановская указывает на тот факт, что произведенный в 1906 году в некоторых станицах Оренбургского войска опыт переложения натуральных повинностей казаков на деньги показал, что они обходятся каждому из них в среднем от 50 до 70 рублей в год [94]. А по мнению дореволюционного историка А.П. Васильева, изучавшего положение забайкальского казачества, тяжесть его натуральных повинностей, переведенная на деньги, равнялась 18 руб. 88 коп. в год с каждой души мужского пола [95]. И хотя эта сумма была в несколько раз меньше приведенных выше данных по другим войскам, для основной массы забайкальских казаков и она являлась едва ли не предельной. Это подтверждали и официальные лица войсковой администрации [96].

Если же в целом оценивать экономический аспект соотношения прав и обязанностей казачества, то в начале XX века весьма значительные денежные расходы, которые несли казаки, еще покрывались за счет доходов, большая часть которых шла за счет имевшихся у них экономических льгот [97].

Помимо всех тягот и экономических последствий добросовестного исполнения казаками всех своих обязанностей, за чем строго и неустанно следили должностные лица станичных и войсковых администраций, казаки испытывали и немалые неудобства из-за законодательно оформленных ограничений свободы передвижения. В 1897 году были приняты специальные правила о порядке увольнения в мирное время казаков служилого состава в отлучку из мест проживания. В соответствии с ними казак мог покидать свою станицу в случае необходимости на срок до 3 месяцев только с разрешения станичного атамана и с обязательным его уведомлением о цели, месте и сроке поездки. Отлучка до 1 года допускалась только с разрешения атаманов отделов на основании соответствующего разрешения (приговора) станичного общества. Но даже и в этих случаях казак не освобождался от обязательных зимних занятий или лагерных сборов по военной подготовке. Увольнение от них он мог получить только в крайне редком случае по очень весомой причине, исключительно от наказного атамана войска [98]. Покидать место жительства на срок более одного года казакам строевого разряда было запрещено. Исключения из данного положения не допускались. Уехать из станицы на срок от 3 месяцев до года казак мог только после того, как получал специальный отпускной лист с указанием срока обязательного возвращения домой [99]. Такое положение дел давало веские основания современникам критически относиться к существовавшим обязанностям казаков и к условиям их жизни. Авторитетный дореволюционный, а затем эмигрантский донской историк С.Г. Сватиков по данному поводу высказал весьма категоричное суждение: «... вплоть до революции 1917 года казачество продолжало быть полукрепостным служилым сословием». По его мнению, «это видно из тех условий, которыми было обставлено передвижение казака с места на место даже во время состояния его на льготе» [100].

В морально-нравственном и психологическом планах отношение казаков к своим обязанностям было следующим. С одной стороны, чувство вполне законной гордости, определенного морального превосходства, основанные на общем социальном статусе казачества в обществе и на его отношении к возложенным обязанностям. Ведь главная из них – военная служба – рассматривалась ими не столько как обязательная тяжелая, длительная и обременительная повинность, а прежде всего как форма, причем весьма важная, ответственная и даже почетная, государственной службы. И думается, вся сложность и обременительность данной обязанности во многом нивелировалась ее общим государственным, а следовательно, почетным статусом. Принцип служения Отечеству считался в казачьей среде поистине основополагающим, незыблемым, одним из основных в целом в менталитете казачества. Восприятие его казаками, их отношение к нему во многом определяли и их жизненную парадигму. Отсюда и крайне серьезное отношение казаков к исполнению своего гражданского и воинского долга, высокое чувство ответственности при выполнении возложенных на них государством обязанностей. Казачество, исходя из доминировавших в его среде общих морально-нравственных принципов, в основной массе сознательно относилось к законодательно закрепленным обязанностям. А все это самым непосредственным образом влияло на формирование и постоянное укрепление устойчивой общественной и индивидуальной психологии казачества. Удивляющие современников стойкость и выносливость казаков, позволяющие им спокойно переносить все физические и морально-психологические тяготы военной службы и другие возложенные на них обязанности, основывались на весьма значительной и прочной базе, иными словами, на своего рода военно-корпоративном духе и особых чертах ментальности.