К Дмитриев - Собрать Русь ! (Не в силе Бог, а в правде)

Царевич Иван пришел в сад значительно раньше, чем следовало, и, бродя по лугу, время от времени поглядывал на дворцовые сени и различные переходы, с которых видны были и калитка, и лужок.

"Еще подсмотрит кто да батюшке передадут! - думал молодой человек. Эх, зачем не захотел отец моего счастья, моей радости! Был бы я ему еще лучшим слугой, еще ретивее бы исполнял его волю... Ах, Настя! Настя!.."

Словно в ответ на это восклицание послышался легкий шорох, и в темных летниках с платками на головах показались две женские фигуры.

Одна из них была Настя. Царевич узнал свою радость, ее походку, и сердце его трепетно сжалось.

- Не уходи... останься... я боюсь! - донесся до него голос Насти. Девушка испугалась и старалась удержать свою подругу.

Но Зина тихо засмеялась в ответ и скрылась в легком сумраке августовского вечера.

Забывая всякую осторожность, царевич бросился к Насте и, взяв ее за руку, довел до большого камня у опушки рощи.

- Настя... голубка... Как извелась ты... похудела! - смотря на девушку и не веря своим глазам, произнес Иван.

- Не такая стала?! Хуже... Знаю, знаю... Слезы не красят, царевич, грустно возразила Настя.

- Царевич! Нет, зови меня, как прежде... Иваном... Ваней... Помнишь, когда мы еще детьми играли вместе... когда твой брат и я - мы ссорились, а ты мирила нас... Господи! Давно ли все миновало, а сколько горя пережито! Думал: не выжить... с тоски пропаду, а нет же... не посылает Бог смерти...

- Не говори так, царевич, тебе великая судьба на небе предназначена... Ты должен терпеть... Все к лучшему!

- Настя! Кто научил тебя так думать, так говорить! - воскликнул уязвленный Иван. - Или басурмане, что у отца твоего живут, натолковали тебе такие речи... Ты не жалеешь о нашей разлуке? Ты не плачешь, как прежде? Не тоскуешь?

- Царевич, не брани меня, не осуждай. Нам выпали разные пути, и надо покориться!.. Я тосковала и плакала, пока не понимала всего. Афоня-странник и священные книги, что он научил меня читать, раскрыли предо мною новый мир... Нет, царевич, не о смерти тебе надо просить у Бога... Нет! Пусть даст он тебе силы исполнять свой долг священный!

Иван с изумлением внимал речам Насти. Чем-то чуждым и холодным веяло от этой прелестной и веселой девушки, очевидно повторявшей чужие слова.

- Настя! - воскликнул он. - Довольно! Не хочу я такие речи от тебя слушать. С утра до ночи повторяют мне одно и то же. Пойми, истосковался я, измучился... Пожалей меня... Скажи ласковое словечко, чтобы... помирать было легче.

Девушка молчала. Она успела сделаться начетчицей* за годы разлуки, она решилась посвятить себя Богу, и, хотя в душе ее бушевали страсти, она считала жесточайшим грехом заговорить о своих чувствах.

_______________

* Н а ч е т ч и к - церковный чтец.

Она согласилась на тайное свидание, как на трудный подвиг. Ей говорили, что Иван тоскует и страдает, что в семье царевича нет настоящего согласия, и Настя мечтала повлиять на Ивана и силою веры примирить его с печальной судьбой.

- Зачем же ты пришла, Настя, - с упреком сказал царевич. - Хотелось тебе, видно, горем моим потешиться...

- Проститься я пришла... - кротко вымолвила девушка.

- Проститься?! Замуж идешь?

Голос Ивана дрогнул и лицо побледнело.

- В монастырь иду, царевич...

Ивану стало стыдно за свое подозрение. Он опустился на колени и поцеловал край летника Насти.

- Прости меня, голубка, прости... Святая ты, чистая... Да, да, иди от мирского соблазна, от греховных людей. Не тебе, голубице, жить среди них!.. Иди! Молись! Завтра и я уеду далече... далече... И никогда не увижу я больше твоих чудных очей, не увижу усмешки на твоих устах... Молись, голубка, чтобы скорей Бог по душу мою послал... Ой, горько, как горько!

Царевич зарыдал как ребенок.

Настя склонилась к нему, обняла его и припала на его груди. Она тоже плакала, но теми тихими, сердце надрывающими слезами, которые не облегчают наболевшую душу, не успокаивают, а еще сильнее, еще мучительнее растравляют зияющую рану.

В сумраке надвигающейся ночи царевич и Настя сидели обнявшись как брат и сестра. Любовная страсть сменилась тихим умилением, и они разговаривали о светлых днях далекого прошлого, о будущем, отнять которое никто не в силах...

Воля царя-отца могла запретить сыну взять в жены избранницу сердца, но мечтать о загробной жизни и, веруя в будущее, говорить о счастье единения там, в заоблачных селениях, - кто мог отнять у них эти блаженные надежды!

Все, что почерпнула Настя из священных книг и чем обогатил ее ум странник Афоня, все, что помогло ей осилить личное горе и смотреть на него, как на испытание, посланное свыше, - все передавала теперь кроткая девушка своему милому.