Еретики, или люди, опередившие время

Какие же цели преследовал Виссарион, сначала занимаясь воспитанием Зои, а затем сватая ее (именно ему принадлежала инициатива сватовства) за российского государя? Взоры Виссариона из римской резиденции были обращены на Восток: во–первых, на Византию, а во–вторых, на Россию. Ни для кого не было секретом, что за этими взорами стояло стремление подчинить православие католицизму. Но какие для этого употреблялись средства и какого масштаба действия ради этого планировались в тайной папской канцелярии, мы узнаем лишь в конце времен. Вполне возможно (однако мы не будем этого утверждать), что и нападение турок на Византию было вначале продумано в Риме. У папы и кардинала были доверенные люди во всех царствах и на всех уровнях, которые и своими советами, и распускаемыми слухами, и провокационными действиями умели приводить определенные планы в действие. Были такие люди и в Москве. И самым ярким из них был хорошо знакомый Виссариону человек (а возможно, и родственник его), Иван Фрязин, известный в Италии под своим настоящим именем — Джан Баггиста делла Вольпе. Он происходил из Германии, из знатного рода юристов и прославленных полководцев. Его герб был красноречив: золотая лисица, стоящая на задних лапах среди лазоревого поля. Его семья владела в Венеции сокровищами и виллами, не уступавшими княжеским. Но склонная к авантюрам душа Вольпе требовала приключений и больших предприятий. Неизвестно, с какой целью он отправился в 1455 году к татарам, а спустя некоторое время появился среди русских и занял место монетчика при дворе Иоанна III. В Москве он был православным (за что Иоанн пожаловал его большим домом и многими милостями), в Риме — католиком. Иван Фрязин и был тем человеком, который убедил Ивана III сватать Зою, и с этой целью он же в марте 1469 года отправился в Италию.

«В лето 6980… Toe же зимы по рождестве Христове на–чаши являться звезды хвостатые. Toe же зимы послал князь великий Ивана Фрязина по царевну в Рим» [111] Пушкарев, с. 313. .

Виссарион прекрасно понимал, что честолюбие Иоанна, польщенного возможностью породниться с греческими императорами, и его желание утвердить на Руси великодержавие, не устоят перед искушением жениться на Зое. Взамен же этот тонкий политик явно ничего не требовал, зная нетерпимость русских к латинянам, но рассчитывал руками русских освободить Грецию от турок, а когда это будет сделано, то подчинить и Русь, ослабленную войной, и Грецию, потерявшую все свое могущество, влиянию Рима. Через кого это можно было сделать, как не через жену русского царя, которую воспитал сам Виссарион и которая, как он предполагал, будет обладать почти неограниченным влиянием на своего супруга. В 1472 году состоялось царское бракосочетание в Риме (где место жениха вместо Иоанна занимал Вольпе), и царская супруга отправилась в Москву. Наверное, никто при русском дворе не знал (это неизвестно и доныне даже многим историкам), что Зоя (или Софья), на которой в 1472 году суждено было жениться Иоанну, как раз в год смерти его первой супруги выходила замуж за одного из богатейших людей Италии — князя Параччиоло. Через год–другой она освобождается от него (каким образом — неизвестно, но, учитывая религию той страны, в которой это происходило, не иначе как через смерть князя) и опять появляется на сцене в образе невинной невесты.

Однако дальнейшие события развивались уже не так, как того хотелось Виссариону. Прибыв в Москву и прочувствовав то расстояние и ту пропасть, которая отделяла (и до сих пор отделяет) Россию от Запада, Софья решила действовать по своему усмотрению и проводить в жизнь свою, а не Виссарионову политику.

Итак, мы рассмотрели «западный» аспект внедрения Софьи в русский царствующий дом. Но перед нами неизбежно встает факт: в то время, когда долгим татарским игом византийская традиция на Руси была ослаблена, с подачи Рима мы получили греческую царевну, вместе с которой на Русь нахлынул свежий поток византизма. Может быть, это и не входило в планы Рима, но вполне может статься и иначе. Воспитывая Софью в традициях католицизма и посылая ее проводить это учение в Москве, Рим рисковал, в сущности, немногим: даже если Софья и потянулась бы в Москве не к католицизму, а к византизму (что и произошло), то Рим все равно получал определенный плюс. Совершенно очевидно, что если бы Риму пришлось выбирать, какой ему видеть Русь: протестантскою (перефразируя Маркса, можно сказать, что в ту пору призрак протестантизма бродил по Европе) или православною, то из этих «двух зол» предпочтение было бы отдано последнему. Чувствуя на себе подземные толчки грядущей реформации и утрачивая постепенно свое былое могущество, Рим не хотел, чтобы эти же процессы развились и на Руси.