Геннадий Левицкий - В плену страстей. Женщины в истории Рима

— Пусть, наконец, у римского народа будет настоящий Цезарь!

Вскоре затем он составил и завещание, скрепив его печатями всех должностных лиц. Он пошел бы и дальше, но встревоженная этим Агриппина, которую уже не только собственная совесть, но и многочисленные доносчики обличали в немалых преступлениях, опередила его».

Клавдия отравили ядом, подмешанным в его любимое лакомство — белые грибы. «Большинство сообщает, что тотчас после отравления у него отнялся язык и он, промучившись целую ночь, умер на рассвете» (Светоний).

Вряд ли соответствуют действительности сведения, что на Клавдия яд не подействовал должным образом и приходилось разными способами увеличивать дозу. Ведь для изготовления снадобья Агриппина разыскала «понаторевшую в этих делах искусницу по имени Локуста, недавно осужденную за отравления, которую еще ранее долгое время использовали как орудие самовластия» (Тацит). Любая накладка в таком деле стоила бы Локусте жизни, а она продолжала заниматься своим промыслом; императорский дом и после смерти Клавдия пользовался ее услугами.

Смерть Клавдия скрывали, «пока не обеспечили все для его преемника. Приносили обеты о его здоровье, словно он был болен, приводили во дворец комедиантов, словно он желал развлечься» (Светоний).

Новоявленная вдова позаботилась, чтобы никто и ничто не омрачили выход на историческую сцену нового императора. Тацит уточняет: «Как бы убитая горем и ищущая утешения, Агриппина сразу же после кончины Клавдия припала к Британику и заключила его в объятия; называя его точным подобием отца, она всевозможными ухищрениями не выпускала его из покоя, в котором они находились. Задержала она при себе и его сестер Антонию и Октавию…»

Наконец Анней Сенека написал для Нерона необходимые речи и заставил их выучить. «И вот в полдень, в третий день до октябрьских ид» (54 год) широко распахиваются двери дворца, и к когорте, его охранявшей, выходит Нерон в сопровождении Афрания Бурра. «Встреченного по указанию префекта приветственными кликами, его поднимают на носилках. Говорят, что некоторые воины заколебались: озираясь по сторонам, они спрашивали, где же Британик; но так как никто не призвал их к возмущению, им только и оставалось покориться. Принесенный в преторианский лагерь Нерон, произнеся подобавшую обстоятельствам речь и пообещав воинам столь же щедрые, как его отец, денежные подарки, провозглашается императором» (Тацит).

Завещание Клавдия, разумеется, уничтожили.

Возможностей у Агриппины стало больше, и об этом мы по-прежнему читаем у Тацита.

«Первым, кто при новом принципате, но без ведома Нерона, пал жертвой коварства Агриппины, был проконсул провинции Азия Юний Силан». Императрица уничтожила брата проконсула — Луция Силана — и теперь обезопасила себя от возможного возмездия. Была и другая причина: Силан также являлся праправнуком божественного Августа; убивать всех, кто причастен к первому римскому принцепсу, стало привычкой жестокой династии. Юния Силана отравили «среди пира, и притом так открыто, что это ни для кого не осталось тайною». Агриппина сделала ставку на страх, впрочем, как и всякий правитель, оказавшийся у власти не совсем законным путем.

Следующим стал Нарцисс. Приложивший немало усилий, чтобы уничтожить непредсказуемую Мессалину, он невольно расчистил путь для собственного убийцы. Его бросили в темницу, где «жестоким обращением и лишениями довели до смерти».

«И убийства подобного рода пошли бы одно за другим, — пишет Тацит, — если бы этому не воспрепятствовали Афраний Бурр и Анней Сенека… И тот и другой боролись лишь с необузданным высокомерием Агриппины, одержимой всеми страстями жестокого властолюбия и поддерживаемой Паллантом». Первые пять лет правления Нерона отличались мягкостью и даже мудростью; в этом большая заслуга Сенеки, который был воспитателя императора. Властолюбие Агриппины пытались ублажать всевозможными почестями. «Сенат постановил дать ей двоих ликторов и назначил ее жрицей Клавдия, одновременно определив ему цензорские похороны и вслед за тем обожествление» (Тацит). Так убийца бога стала его жрицей.

Но Агриппина, сжигаемая своим главным пороком, постоянно переходила рамки дозволенного. Однажды Нерон принимал армянских послов. Мать бесцеремонно вошла в комнату и направилась к трону, занимать который имел право только принцепс. Спас положение Сенека. «Когда все оцепенели… он предложил принцепсу пойти навстречу подходившей к возвышению матери. Так под видом сыновней почтительности удалось избегнуть бесчестья».