Еремей Парнов - Трон Люцифера. Краткие очерки магии и оккультизма

Одолеваемый жаждой славы, Пеладан открыл «Салон Розы и Креста», где экспонировались английские прерафаэлиты [30] Группа английских художников и писателей XIX века, ориентировавшихся на искусство средних веков и Раннего Возрождения (до Рафаэля). и молодые парижские эстеты, стоящие на крайних позициях католической реакции. На первой выставке были представлены полотна известных мастеров - Густава Моро, Пюви де Шаванна, Фелисьена Ропса, Кнопфа, Руа. Но подлинному искусству тесно в рамках обскурантизма, и последующие выставки уже не могли похвастаться картинами знаменитостей. Постепенно Пеладан остался один на один с собственной манией величия. Напрасно «ассирийский владыка, маг и римско-католический прелат» продолжает вещать о божественной функции искусства: «Красота ведет художника к богу». Сказано, конечно, неплохо. Беда лишь в том, что нельзя объявить себя ни живописцем, ни музыкантом, хотя всюду только и разговоров что о новом кумире Рихарде Вагнере и молодом Эрике Сати, торжественно провозглашенном официальным композитором ордена. Эзотерический роман тоже не получается у Пеладана, а философские опусы не приносят желаемого эффекта. Король предстает перед гогочущей толпой, как и положено, голым. И поделом: мистический балаганчик и художественная школа - совершенно разные вещи. Гуайта и его группа демонстративно покинули орден, заклеймив напоследок «царя-кардинала» отступником и, что, видимо, ближе к истине, шизофреником.

Вообще история католических розенкрейцеров была сопряжена с непрерывной цепью скандальных происшествий, в которых оказались замешаны романист Жорж Гюисманс (1848-1907) и аббат Булен, сочетавший служение господу с занятием черной магией. За убийство ребенка его даже решили было расстричь, но паломничество в Рим позволило «лучшему знатоку Апокалипсиса» сохранить духовный сан. Папа и впрямь отпустил смертный грех черной мессы. Аббат, этот достойный потомок Гибура, и Гюисманс, собиравший материал для очередного романа, разошлись в толковании розенкрейцерских ритуалов с версией Гуайта - Пеладана, что привело к стычке. Сначала в лучших традициях оккультизма поэт-маркиз приговорил аббата к смерти «через флюид», но, очевидно, из-за технических трудностей колдовство почему-то не сработало. А впрочем, как на это посмотреть. Жребий, предназначавшийся одному, мог вполне достаться другому. Гюисманс, автор романа «Наоборот», герой которого аристократ Дез Эссент сделался идеалом декадентской богемы, как раз в это время пережил легкий сердечный приступ. Увлеченный идеей нового романа, «Там, внизу», посвященного колдунам и сатанистам, он сразу же решил, что Гуайта сделал его жертвой энвольтования. Оставив Лион, где ему так интересно работалось, он помчался в Париж, чтобы публично заклеймить Гуайта «магическим убийцей». Это дикое, совершенно смехотворное в канун XX века обвинение пылко поддержал журналист Жюль Буи, заподозрив в «гнусном энвольтовании» не только маркиза, но и его приятеля Папюса. Дело кончилось формальным вызовом. Дуэль, к счастью, завершилась бескровно, что дало Буи лишний повод обвинить противную сторону в колдовских кознях: то пуля недостаточно крепко сидела в стволе, то лошади останавливались посреди дороги, путая упряжь,- словом, сплошные чары.

Истерия заразительна. Попавшие в ее приливную волну теряют и выдержку, и остатки здравого смысла. Магия всегда летит на истерическом гребне, захлестывая, ослепляя, накрывая с головой. Редко кому удавалось невредимым выскочить из ее круговерти.

Де Гуайта, молодой и безрассудный, покончил с собой, написав несколько пухлых, никому не нужных томов о волшебном искусстве. В поисках «иного берега» он злоупотреблял гашишем, морфием, кокаином. Зловещая участь. Морфием, кстати, отравился и друг Гюисманса Эдвард Дюбю. «Дивный опиум духа, дарящий нам крылья»,- как выразился Шарль Бодлер. «Стиль розенкрейцерства» заметно повлиял на артистическую элиту Германии и Австро-Венгрии. Активным членом пражской ложи «Голубая звезда» был писатель Густав Мейринк, создавший «Голема», «Действо сверчков», «Мастера Леонарда». Знаток каббалы и розенкрейцерского символизма, он в расцвете таланта оставил творчество и принял буддизм, но, не найдя успокоения даже в лоне самой созерцательной из религий, покончил с собой.

К розенкрейцерам примыкал и венский теософ Франц Гартман, переведший кабалистический манускрипт «Тайные фигуры».

Заканчивая историю розенкрейцерства, выродившегося в колдовской фарс, добавлю несколько слов о судьбе братства за океаном.