Питер Пэдфилд - Секретная миссия Рудольфа Гесса

Из этого следует, что создание расы господ представлялось более существенным, чем предстоящие сражения за завоевание жизненного пространства на востоке, хотя и то, и другое было важным и дополняло друг друга. Неудивительно, что столь дерзкий план позволил Гессу увидеть в Гитлере человека, отвечающего его самым сокровенным чаяниям, свой идеал и мечту. К фюреру он испытывал благоговение, смешанное со страхом. Вряд ли кто-нибудь в окружении фюрера мог предвидеть бездну ужаса, к которой должна была вести такая политика, но Гесс, несомненно, понимал, что это означало массовую стерилизацию, ибо это было едва ли не написано черным по белому в книге: желания и собственное «я» индивидуумов должны подчиняться интересам народного государства, которое "поставит на службу этому восприятию [расовой гигиены] самые передовые медицинские средства". Следует сказать, что отрывок о желании подвергнуть обработке ядовитым газом портящих народ продажных жидов вовсе не означает, что Гитлер и Гесс планировали такой способ уничтожения евреев; никто тогда не ожидал, что это окажется одним из наиболее эффективных методов массовой ликвидации; чтобы принять его на вооружение, потребовалось провести множество экспериментов. Этот отрывок является, вероятно, случайным совпадением, скорее спонтанной реакцией Гитлера на ужасы войны.

Гитлеру, Гессу и другим их современникам много времени пришлось провести в окопах, но никто толком не расследовал, какое влияние этот тяжелый опыт мог оказать на их психику. Можно привести один пример: из истории известно, что общества, основанные на терроре, порабощали своих членов и делали их способными на жестокости с церемониями инициации, которые требовали от них совершения ужасающих, кровавых актов, противоречащих человеческой природе и совести. Окопная война для всех ее участников стала своего рода церемонией инициации грандиозного размаха; такие чувствительные натуры, как Гитлер и Гесс, не могли пройти через нее нетронутыми и остаться безразличными.

Кроме того, что в Ландсберге Гессу приходилось главу за главой перепечатывать "Майн Кампф", он еще исполнял обязанности личного секретаря Гитлера. Ильзе Прель выступала в качестве помощника и курьера за пределами крепости. Обеспокоенный тем, что в отсутствие Гитлера движение раскалывается на фракции, Гесс взял на себя труд доводить мысли вождя до его сторонников на свободе. Так, в июле, отвечая на письмо своего юридического и экономического консультанта Генриха Гейма, он писал, что добиться от Гитлера ответа на поставленные вопросы не смог:

"Теперь он [Гитлер] в самом деле публично отошел от руководства. Причина состоит в том, что он не желает брать на себя ответственность за то, что творится снаружи без его ведома и в некоторых случаях против его воли. Еще менее хочется ему затевать извечную ссору, во всяком случае, находясь в заточении. Он не видит смысла в том, чтобы бороться со всеми этими мелкими неприятностями.

С другой стороны, он уверен, что вскоре после выхода на свободу он сумеет все снова направить в нужное русло. Тогда он в первую очередь постарается покончить со всем тем, что составляет конфессиональную [церковную] оппозицию, и сосредоточит силы для борьбы с коммунизмом, который является более опасным, поскольку он постоянно готовится нанести удар исподтишка.

Я считаю, что подходящий момент настанет только тогда, когда все поднимутся за Гитлером на отчаянную борьбу с большевистской чумой…"

Гесс надеялся, что Гитлера вскоре отпустят, чтобы тот мог возглавить борьбу. Если осенью выйдет книга Гитлера, продолжал он, то публика получит о нем представление не только как о политике, но и как о человеке.

Завершая очередную главу книги, продолжает Гесс далее, Гитлер регулярно зачитывает ее вслух и комментирует, после этого они обсуждают тот или иной момент.

В другом письме, датированном тем же июлем, он описывал собственные ощущения, которые оказывали на него эти чтения Гитлера: кровь гулко стучала в ушах, а в конце непроизвольно вырывался глубокий вздох облегчения, словно спадало огромное напряжение. Такой же эффект производили и лучшие речи Гитлера; дело было не столько в словах, сколько в его личности в целом и манере их подачи. В памяти Гесса, по его словам, никогда не сотрется облик Гитлера, сидящего в плетенном кресле в его [Гесса] комнате: "Никогда я не забуду, как он сияет и проявляет радость, словно маленький мальчик, когда находит подтверждение гениальности своего труда на лицах других и если ему говорят пару слов признательности".