Клод Фаррер - Корсар

Спрошенный, о том, какая дикая и языческая жестокость заставила его вернуться из последнего похода с четырьмя десятками трупов врагов, или людей, за таковых выдаваемых, развешенных у него на рангоуте наподобие ужасных плодов среди ветвей фруктового сада, отказывается отвечать. И отведенный, подвергнутый пытке, и т.д., упорствует по-прежнему.

Спрошенный, ведомо ли ему, что каперствуя без должных свидетельств, разбойничая, грабя и убивая во время мира, он действовал как гнусный разбойник и пират, отвечает (с негодованием и яростью), что он, как был всегда, так и останется корсаром и рыцарем открытого моря, а не пиратом, ибо быть пиратом означает быть разбойником и мерзавцем, тогда как он, Тома-Ягненок, а также и все его товарищи, и женщина Хуана, о которой только что была речь, в особенности, никогда, напротив, не переставали быть, с Божьей помощью, честными людьми.

Таковы вопросы и ответы названного капитана или командира пиратов, каковой, по прочтении их ему вышепоименованным присяжным нашим секретарем, заявил, что признает оные содержащими правду и не требующими ни добавлений, ни сокращений, и что оные подтверждает.

На подлинном руку приложил:

Тома-Ягненок. Гоэ-Кентен де Лоске. Сен-Лоран. Бегон. Арвю. Ж. Коркюф".

Приложение

"Рапорт Луи Констана де Мальтруа, капитана флота четвертого ранга, командира королевского судна, именуемого "Астрея", господину маркизу де Плесси-Корлэ, начальнику эскадры, главнокомандующему.

Адмирал!

Имею честь представить вам, согласно вашего приказа, настоящий рапорт касательно проведенной мною именем короля поимки пиратского судна под названием "Горностай", легкого фрегата о двадцати пушках, под командой господина Тома де л'Аньеле и плавающего под черным с белыми черепами флагом и красным, расшитым золотом брейд-вымпелом.

Снявшись с якоря для производства этой операции тотчас же после того, как разобрали ваш приказ, переданный сигнальными флагами двадцать первого сего ноября, я немедленно привел судно в боевую готовность, продолжая править в бейдевинд, дабы выбраться на ветер неприятелю. В чем я преуспел раньше, чем он проник в мои намерения. Мне, однако же, показалось, что он тут принял некоторые меры защиты, но беспорядочно, без барабанного боя и свистков.

Оказавшись вскоре на расстоянии пистолетного выстрела, я поднял свой белый флаг и приказал отвести и протянуть блинд, чтобы подойти на абордаж. Поступая так, я крикнул пирату, чтобы он сдавался, сомневаясь, впрочем, в его повиновении, так как канониры его, - привычные, видимо, к войне, - уже отомкнули и изготовили орудия. Тем не менее, я ошибался, ибо капитан Тома-Ягненок, - которого я тут же приметил и опознал стоящим на своем ахтер-кастеле, - вслед за приказом моим собственноручно отдал фал от своего красного брейд-вымпела, и брейд-вымпел этот спустил. Без сомнения, он здраво рассуждал, что его заведомо ждет проигрыш, ибо такого рода разбойничьи команды, Цезарю подобные по храбрости, когда речь идет о нападении на бедных безобидных купцов, живо показывают спины военным людям и сражаются с ними скрепя сердце, вяло, будь их даже трое против одного. Я, со своей стороны, несмотря на эту видимую покорность, распорядился все же, ради большей предосторожности, забросить энгтер-дреки и собрал свои абордажные отряды, опасаясь какого-нибудь предательства. И хорошо сделал.

Действительно, когда я, минуту спустя, переходил со шпагой в руке на пиратское судно, дабы, согласно приказа вашего, его захватить, десятка два разъяренных молодцов бросились мне навстречу. Тут произошла довольно жаркая схватка, во время которой, с прискорбием должен вам донести, потери наши оказались весьма чувствительны, дойдя до одиннадцати убитых и двадцати одного раненого. Истины ради вынужден я даже заявить, что потери эти были бы еще значительнее и даже гибельными, если бы упомянутый капитан Тома-Ягненок не пришел нам добровольно на помощь, бросившись в толпу восставших, угрозами понуждая их сложить оружие и повиноваться королю, что они в конце концов и сделали.

И вот тут-то и произошел странный случай, отчет о котором даст вам, быть может, возможность извинить растянутость этого рапорта.

Вышеописанное нападение было произведено слишком уж согласно, чтобы предполагать здесь одну лишь слепую ярость попавших в ловушку и восставших против своей участи бандитов. Эти пятнадцать-двадцать полоумных, которые бросились на меня и на моих людей, сделали это по настоянию и под руководством главаря, в начале схватки не показывавшегося. Но после того, как все бунтари до последнего сдались, главарь этот объявился, показавшись вдруг со шканцев и направляясь прямо к нам с парой пистолетов в руках. Вообразите же мое удивление, когда главарь этот оказался молодой и красивой дамой, весьма богато разодетой и которую я бы во всяком другом месте, конечно, принял бы за знатную особу. Не уверенный в том, что в данном случае собой представляла эта особа, я сделал навстречу ей два шага, желая спросить у нее объяснений. Сделать этого я не успел, ибо странная эта героиня без дальних слов прервала мою речь выстрелом из пистолета, прострелившим мне бедро, после чего выстрелила вторично в одного из моих мичманов, господина Дуливана, убив его наповал. Немедленно матросы мои ринулись на этого демона в юбке, со столь опасным искусством владевшего оружием, и вскоре его обуздали, хоть это и стоило жизни одному матросу, убитому насмерть кинжалом, который не сумели вовремя вырвать из столь опасной руки.