Константин Федин - Необыкновенное лето (Трилогия - 2)

Она дала Кириллу бумагу.

Это была старательно расписанная кармином, гуммигутом, лазурью благодарственная грамота, поднесенная Луизе Миллер бойцами кавалерийского отряда (Аночка уже целых семь раз сыграла в клубе свою единственную роль). Составители грамоты обошлись с полюбившейся артисткой по обычаю, применяемому к покойникам, - они восхваляли ее достоинства так щедро, как будто она уже никогда больше не могла подвести своих песнопевцев. Они писали, что ее игра объяснила им, как терпели бедные люди от издевательства монархической власти. Они уверяли, что такие замечательные представления, как "Коварство и любовь", еще крепче закалили их волю к победе над буржуями. Они называли товарища А.Т.Парабукину несравненной, глубокой, яркой и заявляли, что хотя некоторые из них уже дважды смотрели спектакль, но готовы смотреть еще много, много раз. И они звали А.Т.Парабукину и других товарищей артистов поехать с ними на фронт. "Вы будете нам показывать свое пролетарское искусство, а мы будем дорубать до смерти гадину Деникина!" И почти у каждой подписи почитателей Аночкина таланта были сделаны приписки: "До скорого свидания", "Приезжайте к нам на фронт" и даже - "Даешь Ростов!".

Кирилл с удивлением всматривался в причудливые росчерки вдоль и поперек бумаги, изучая особый смысл, которым дышала сердечная и простодушная грамота. Потом он достал из кармана карандаш.

- Что ты делаешь? - ужаснулась Аночка и бросилась к нему, чтобы вырвать бумагу.

- Я хочу тоже расписаться.

- Нельзя! Это нельзя! Я не позволю смеяться над этим... над этой памятью! Я хочу ее сберечь.

Защищаясь от Аночки, он встал, повернулся к ней спиной и, приложив грамоту к стене, резко и крупно подписался - со своим хвостатым "з" наискось по верхнему углу листа.

- Зачем ты это сделал! - почти плача воскликнула она.

- Во-первых, я тоже хочу, чтобы ваш театр поехал на фронт, - ответил он как можно спокойнее, - во-вторых, я имею право подписаться вместе с этими бойцами.

- Никакого права. Ты и смотрел меня всего только один раз! И теперь насмехаешься.

- Это мой отряд конницы. Я назначен, за старшего, сопровождать его на фронт. Завтра утром мы уходим эшелоном.

Аночка неподвижно глядела на него. За миг до того еще красное от мороза лицо Кирилла быстро желтело. Он словно растерялся перед тем впечатлением, какое произвели на Аночку его слова. Он придвинул ей стул.

Цветухин откашлялся, громко вздохнул.

- Ах да! Как это было бы идеально! Мы мечтаем о такой поездке. Фронт! Что может быть соблазнительнее? Но - репертуар! Ведь пока только одна пьеса. И довольно громоздкая. Правда, можно сыграть в сукнах. Облегчить, упростить...

Он тревожно подождал - что ему ответят. Голос его переливался своим обаятельным тембром чересчур сильно для этих маленьких стен.

- Но мы будем стараться! Правда, Аночка?

- Будем стараться, - сказала она за ним безразлично.

- А вы, значит, завтра? - все так же ненужно громко продолжал Цветухин. - На Деникина, да? Ну что ж, остается пожелать вам всего самого счастливого. От себя могу обещать одно: будем работать, будем беззаветно работать.

Он выразительно потряс руку Кириллу и начал одеваться.

- За Аночку можете быть спокойны. Я знаю ей цену, знаю ее недостатки и буду к ней всегда требователен. Очень требователен. До свиданья. Если нам понадобится поддержка - не откажите. Я говорю о нашем театре. Мы с вами союзники!

- Я закрою за вами, - сказал Кирилл.

То, что он двинулся и пошел к двери, словно привело Аночку в себя. Она решительно оторвалась от места, удержала Кирилла и вышла за Цветухиным в сени. Он успел в темноте пробормотать несколько отчаянных фраз:

- Все ясно, дружок. Ну, что ж! Ты для меня осталась прежней! Будь счастлива. Будь только...

Бушующим потоком ветер вырвал у него - едва он перешагнул порог - его последние слова и унес с метелью.

Аночка захлопнула дверь, вбежала в комнату, остановилась перед Кириллом. Видно было, что ей страстно хотелось и невозможно было примирить свои чувства с происшедшим.

- Я ведь ничего не требую, кроме того, чтобы - не было так внезапно, горько сказала она.

Он протянул ей руки, она будто не заметила его немного виноватого движения.

- Почему, почему всякий раз - в последнюю минуту?

- Я думаю - так лучше.

- Чтобы избежать лишнего часа, который можно бы пробыть вместе?

- Чтобы не говорить о том, что понятно без слов.

- Чтобы было больнее?

- Чтобы боль была короче.

- И тебе не кажется, что это жестоко?