Константин Федин - Необыкновенное лето (Трилогия - 2)

Дибич немного отшатнулся, закрыл лицо, и было видно, как дрожала его рука, стукаясь локтем о колено.

- Ну, Саша! Что ты за ужасная пифия! - вспыхнула Ася. - Не верьте, пожалуйста, ему, я вас прошу. Он никогда не умел предсказывать...

Было похоже, что Дибич заплачет: он подергивался, почти содрогался, и все хотел отнять руку от лица, и все не мог. Наконец она у него будто отвалилась сама собой и повисла, вместе с другой, между колен. И, опять покрывшийся испариной и серый, он скороговоркой вытолкнул извиняющимся голосом:

- Еще кусочек хлебушка не дадите?.. Мне словно худо... после чаю...

Прошла секунда окаменения. Потом Пастухов схватил хлеб, откромсал, раскрошив, косой ломоть и протянул его, почти всунул в руки Дибичу.

- И непременно еще глотните этой ведьмачки, нате, непременно! засмущался и заторопился он, наливая из фляжки.

Ася смотрела в землю, кровь обдала ее щеки, и тонкие виски, и лоб, и она сделалась еще больше цветущей и прекрасной.

Дибич начал по-своему быстро-быстро жевать, и было в его алчности что-то животно-обнаженное, точно он вдруг встал, волосатый, передо всеми нагишом.

Ольга Адамовна, испугавшись, скорее загородила собой Алешу.

4

Повременив, пока рассосется толпа, Пастуховы перетаскали вещи на вокзальную площадь. Александр Владимирович скинул пальто, утерся, поглядел брезгливо на грязные ладони, захохотал какой-то своей мысли, поздравил жену:

- С приездом... черт побери! Вот я и на родине.

Виднелись кирпичные облезлые казармы, длинной прямой улицей, посереди дороги, люди гуськом тащили мешки, пулями вспархивали с мостовой бессмертные воробьи, вывески на заколоченных лавках все еще кичились мерклым золотцем - "чай, сахар, кофе". Поверх чемоданов и узлов, сваленных в кучу на булыжник, подбоченилась пестренькая корзиночка для рукоделия Ольги Адамовны, висела сетка с игрушками Алеши - заводной велосипед, четырехцветный мячик, самолет "фарман", книжка с картинками.

- Глупо, - сказал Пастухов. - Ухитрился растерять всех знакомых. За девять лет тут, наверное, не осталось ни одного.

- Саша, я говорю: ступай прямо к самому главному начальству, это всегда лучше, - с глубочайшей убежденностью и на очень тихой, вкрадчивой нотке посоветовала Ася.

- Оставь, пожалуйста. Нужны начальству мои чемоданы!

- Не чемоданы, а ты, - понимаешь? - ты! Скажи, кто ты, предъяви свой мандат и...

- Мандат? Что я - член Реввоенсовета? Продкомиссар? Уполномоченный Совнархоза?

Он фыркнул и повернулся к вокзальному подъезду. Совсем неподалеку он увидел сивобородого человека в сюртуке с глянцевыми рукавами, в выгоревшей шляпе, из-под которой свисали путаные прядки таких же, как борода, сивых волос. Несмотря на старообразность вида, это создание дышало странной живостью. Похожий на ученого или, может быть, губернского архивариуса, Менделеев и канцелярист, - старик сочетал в чистом своем взоре робость и задор. Он рассматривал Алешу, как мальчишка, решивший свести знакомство и еще не уверенный - что из этого выйдет. Вдруг он петушком пододвинулся к Алеше и, вздернув брови, спросил:

- Куда же такое мы едем, а?

Ольга Адамовна тотчас взяла Алешу за ручку, притягивая к себе, но он нисколько не застеснялся и просто ответил:

- Мы уже приехали. Только папа еще решает, где мы будем жить.

- Вот именно, - буркнул Пастухов.

- Вы извините, что я заговорил с мальчиком, - сказал, покраснев, старик, бойко приподнял шляпу перед Анастасией Германовной и понизил голос, как подобает знающему толк в воспитании: - Такой на редкость красивый мальчик!

- Ну, что вы! - тоже краснея, возразила мать и, быстро глянув на Алешу, спрятала лицо рукой, чтобы он не видел ее удовольствия.

- Значит, ты хочешь быть саратовцем? - опять обратился к Алеше старик.

- Мы петербуржцы, - строго сказал Алеша.

Александр Владимирович усмехнулся:

- Некоторым образом, столичные беженцы. Бежим от самих себя. И тут совершенно чужие. Хоть я сам - здешний уроженец. Пастухов. Не слышали?

- Как? Вы? Ах, такого типа! Тот самый, да? Ага. Понимаю. Как же, как же! - спрашивал и тут же отвечал себе старик. - Теперь узнаю. Какой необыкновенный случай! Так, так. Очень приятно. Разрешите: Дорогомилов, Арсений Романыч, таким образом - ваш земляк.

Он наскоро подал всем руку. Удивительно двоилась его манера: чем суетливее он говорил, тем больше смущался, до заикания, до бестолковости как будто, и в то же время делался все проще и радушнее.

- Я была права - слава всегда на что-нибудь пригодится, - сказала Ася с кислой насмешкой над своим простеньким словцом.