Константин Федин - Необыкновенное лето (Трилогия - 2)

И правда, о чем говорить Кириллу с Аночкой? Оба подвижные, любящие быстроту и легкость, они нечаянно точно утяжелили вдвое свой вес, укоротили шаг, потеряли вкус к любимой скорости. Они бредут по обочинам проторенной узкой межи, вдоль бахчей, задевая ногами усатые, выползшие на тропу концы арбузных плетей да изредка отгоняя сорванными ветками ивы толкунов, которые увязались у самого выхода в поле и виснут неотвязно за плечами. Горы вдалеке уже потемнели, окаченные сзади полымем заката, краски их склонов охладились, а поле еще жарко, и зелень бахчей пропиталась освещенной желтизной земли и щедрым горением неба. И хотя шаги Кирилла с Аночкой как будто тяжелы, хотя отмахиваться от толкунов по виду трудно, обоим хорошо идти, обоим нравится молчать.

Где-то под обломанной ветлой с кроной, похожей на веник, у старого скрипучего чигиря они останавливаются. Одноглазый высокий мерин скучно перебирает распухшими от опоя ногами, вертя лежачее колесо. Хлебнув в глубине колодца воды, ползут кверху ковши. Звенит дождь несчетных серебряных струек, растерянных дырявыми донцами ковшей. Колода, в которую опрокидывается наверху вода, и желоба, бегущие от колоды на бахчу, - все насквозь прохудилось, течет, и чудесная пыльца рассеянной влаги свежит вокруг воздух, наполняя его волшебным запахом гнилого колодца.

Старикан-бахчевник отыскал у себя в бараке скороспелку арбуз в два кулака, попробовал - хрустит ли на нажим, подкинул его, поймал, протянул Аночке:

- А ну, красавица, отведай первого сбора.

Кирилл взрезал арбуз куцым клиновидным ножом, который старик сперва обтер об армяк, валявшийся на земле. Плод был мясист, бледно-розов, не очень обилен янтарно-красными семенами и медвян на вкус.

Аночка уселась на армяк и стала есть, поплевывая семенами и с присвистом всасывая сладкий сок. Кирилл стоял возле, ел сам и подавал ей новые куски, когда она бросала обглоданную корку. Словно ребенок, она намазала у себя на щеках усы. Кирилл посмеивался ей по-прежнему молча.

Отдохнув, они пошли назад. Все время играючи, менялись расцветки неба, гор слева и волжской дали справа. Земля обретала покой перед коротким и чутким сном.

- Мы, кажется, слишком усердно молчим, - сказала Аночка.

- Значит, не хочется, да и зачем говорить? О себе вы ничего не расскажете, обо мне все знаете.

- Вас задело, что я так сказала... будто все знаю?

Он не ответил. Она глядела на него с нарастающим любопытством, как женщина, которая готовится испытать сердце близкого человека.

- Вы знаете, что я, девчонкой, передавала ваши письма Шубниковой?

Он чуть вздернул плечи.

- Неужели вы с ней не видались, когда приехали?

- Нет.

- Почему?

- Когда хотелось видеться, это было невозможно. Когда стало можно - не захотелось.

- Она вас очень любила.

Кирилл опять замолчал.

- Мы как-то говорили с вашей мамой. Она считает, что Лиза была чересчур слаба, чтобы составить счастье сильного человека.

- Но может быть, сильный человек сделал бы ее тоже сильной? - сказал Кирилл.

Она подумала, по своей привычке низко опуская брови.

- Все дело, стало быть, в том, чтобы подчиниться?

- Довериться, - ответил он тихо. - Слабый должен довериться сильному.

Ей показалось, что он сам слушал себя удивленно, как будто общение с ней открыло в нем особую, мягкую сторону души, которую он редко в себе слышал. У ней вырвался странный вопрос:

- Вы любите, когда вас боятся?

Он смутился, прикрыл рот и, не отнимая руки, еще тише выговорил в ладонь:

- Простите меня... это - глупость.

Она тотчас улыбнулась, однако ответила сама себе настойчиво и убежденно:

- Нет, нет. Любите. Я знаю. Это не глупость...

Уже спускались сумерки, свет был темно-рыжий, как опавшая хвоя, целые хоры трещащих кузнечиков вступали в ночное состязание. Пахло пересохшей горячей глиной и близким пастбищем, с которого недавно угнали скот.

- В такой вечер можно говорить молча, - сказал Кирилл.

- Я слишком болтлива? - весело спросила Аночка.

- Говорите, говорите больше, я хочу вас слушать!

Но они миновали все поле и вошли в слободку, не разговаривая.

Как только они повернули на свою улицу, перед школой вспыхнули и погасли автомобильные фары. Кирилл остановился на секунду и со внезапной уверенностью проговорил:

- За мной.

Они пошли очень быстро, совсем новым, подгоняемым тревогой шагом.

Шофер, увидев Кирилла, подбежал к нему и вынул из фуражки конверт.

- Зажги фары.

В разящем белом свете Аночке показалось, что пальцы не слушались Кирилла. Он прочитал записку и сказал тотчас: