Константин Федин - Первые радости (Трилогия - 1)

- Нет, главное - что они поднимают в тебе возмущение.

- Да, они поднимают возмущение против... против всего... Именно потому, что их жалко. А Барона больше всех. Видишь, все время вызывают Цветухина.

- Вызывают, потому что он любимец. Это вечно у публики. Может, ему аплодируют за то, что он понравился в прошлом году.

- Нет, за Барона.

- Или, может, за то, что он по улице в накидке ходит.

- Но ты ведь слышишь: все кричат - Барона! Он всех растрогал, и все увидели, что галахи несчастны, как и прочие люди.

- Я себе все это иначе представляю, - сказал Кирилл сухо.

Тогда Лиза крикнула вместе с другими настойчивыми голосами: "Цвету-у-ухина-а!" - и захлопала в ладоши, нарочно поднося руки ближе к Кириллу. Почти в то же мгновенье кто-то взял Лизу за локоть, точно сдерживая ее пыл. Она обернулась. Пастухов ухмылялся прекраснодушно:

- Правильно, правильно: Цветухин хорош!

Обрадовавшись ему как неожиданному союзнику, она выпалила:

- А я никак не могу убедить Кирилла, что Цветухин сделал открытие своим Бароном.

- Это автор сделал открытие, увидел в жизни, что скрыто, - проговорил Кирилл совсем в тоне назиданий Меркурия Авдеевича, так что Лиза подняла брови: откуда это?

- Мне, конечно, приятно слышать такое мнение, - посмеиваясь, сказал Пастухов, - я ведь тоже автор. Но хороший актер делит заслуги с драматургом.

- Не всякий драматург видит в жизни, что скрыто, - так же наставительно и будто рассерженно и лично адресуясь к Пастухову, продолжал Кирилл. - Для этого мало быть даже поэтом, для этого надо быть... (он подвинулся к Пастухову) революционером!

- Вы все про свое! - сказал Пастухов, опять усмехнувшись. - Идемте лучше поздравим Егора Павловича.

- Пойдемте, - едва не вскрикнула Лиза.

- Я не хочу, - сказал Кирилл.

- Оставьте глубокомыслие, друг мой, - отечески посоветовал Пастухов, беря обоих под руку, - радуйтесь хорошему спектаклю - и все.

Занавес перестал раскрываться. Еще с галереи стремглав низвергались неуемные выкрики, а партер уже опустел, и зал сделался великолепнее: под непотушенной люстрой, как угли, тлел красный мятый бархат сидений и ярусных барьеров. Потом вдруг все исчезло, и стало похоже, будто кончился многолюдный бал, и в тихой полутьме витал только запах тончайшей пыли и надушенных платьев.

По сумрачной сцене бегали плотники, ныряя под декорации, волшебно ускользавшие вверх. Свистели вытаскиваемые из пола гвозди. Пожарные расстегивали пояса, - медные каски их уже висели на стене.

Коридором, мимо распахнутых дверей уборных, шел трагик, сыгравший Актера, и, вытирая лицо мраморной от грима салфеткой, зычно повторял слова своей роли:

- Театр трещал и шатался от восторга публики!

Он зашел к Цветухину и трижды облобызался с ним, запустив пальцы в его раскосмаченную шевелюру.

- Как сыграл, старик, как сыграл! Поздравляю. Но ты не думай, что тебе помог твой ночлежный дом. Я ведь тоже хорошо сыграл, а по ночлежкам не ездил. Искра божия помогла тебе, вот что, старик, понял? И мне тоже.

Пастухов обнял Цветухина и минутку помолчал, сжимая ему руку. Потом посторонился, указывая на Лизу с Кириллом, остановившихся при входе.

- К тебе делегация от публики.

Цветухин раскрыл объятия с таким неудержимым радушием, словно не сомневался, что в них должен упасть каждый. И хотя Лиза отступила от него, он прижал ее к своей груди в лохмотьях Барона, растроганно и великодушно повторяя: "Спасибо! Спасибо!" Потом снова раскинул руки, чтобы заключить в них Кирилла, но тот шагнул за дверь и подал руку из коридора.

- Через порог нельзя! - воскликнул Цветухин, втягивая его в уборную и в то же время спрашивая: - Ну как, ну как?

- Удивительно, удивительно! - отвечала Лиза с засветившимися, влажными глазами.

- Правда? Правда?

- Удивительно!

- Ну, спасибо, спасибо! А вы, - обратился он к Кириллу, - вам понравилось?

- Вообще - да, - сказал Кирилл негромко, так что все прислушались, разглядывая критика, надломившего общий восторженный тон.

- А в частности, что же не понравилось? - спросил Цветухин с любопытством и немного поощрительно, как спрашивают детей.

- Вы не понравились.

- Вот тебе - делегация! - пробасил трагик.

- Я? Но почему же? - удивился Цветухин.

- Вы сыграли слащаво и всех разжалобили. А я читал пьесу, там совсем не так.

- Интересно, что вы вычитали, - уже насмешливо сказал Цветухин.

- В пьесе все эти оборванцы вызывающие и смелые. А вы думаете, что они просто жалкие пьяницы.

Трагик тряхнул своей мраморной салфеткой, точно отгоняя мух: