Михаил Гавлин - Российские предприниматели и меценаты

В. П. Боткин пользовался почти непререкаемым авторитетом среди русских писателей, художников и мыслителей. Он одним из первых открыл таланты Л. Н. Толстого, А. А. Фета и Н. А. Некрасова. Тургенев переделывал роман «Рудин» под влиянием его критических замечаний, ему первому читал наброски своих произведений «Ася», «Фауст», сообщил план романа «Дворянское гнездо», а Л. Н. Толстой писал ему в 1857 году: «Вы мой любимый воображаемый читатель». Особенно близко в первые годы своей литературной деятельности Боткин сошелся с Белинским, возможно, в какой-то форме помогая иногда ему в работе над статьями. Существуют указания близких им людей о том, что страницы «по романтизму» в некоторых статьях принадлежат перу Боткина.

Когда больной Станкевич летом 1837 года уехал из Москвы, дом Боткиных на Маросейке сделался местом встреч членов кружка и литературных друзей Василия Петровича, одним из центров литературной Москвы, полем битвы, где сражались западники и славянофилы. Боткин, хотя и слыл западником, но не таким явным, как, например, Тургенев. «Западник, только на русской подкладке из ярославской овчины, которую при наших морозах покидать жутко», – писал о нем поэт Афанасий Фет.

Гостеприимный дом Боткиных становится прибежищем многих литературных друзей писателя. Он был последней московской квартирой Белинского перед его отъездом в Петербург. И впоследствии, приезжая в Москву, он, также как и Тургенев, Панаев, Дружинин и др., останавливался большей частью в доме Боткина. Бывали здесь и Н. В. Гоголь и великие актеры М. С. Щепкин и П. С. Мочалов.

В эти годы В. П. Боткин начинает регулярно устраивать у себя литературные и музыкальные вечера, заражая всех своим энтузиазмом и увлеченностью. Собрания у Боткина становятся знаменитыми на всю образованную Москву. Кружок московских интеллектуалов не распался, несмотря на то, что в 1839 году умирает за границей от туберкулеза Станкевич, а Белинский уезжает в Петербург. Возвратившийся из ссылки в 1837 году Герцен особенно близко сошелся с В. П. Боткиным. В «Былом и думах» он вспоминает о боткинском кружке: «Такого круга людей талантливых, развитых, многосторонних и чистых я не встречал потом нигде».

Позднее, в 40-х годах, В. П. Боткин уговорил отца сдать половину бельэтажа Т. Н. Грановскому, знаменитому профессору истории Московского университета, который как бы заменил умершего Станкевича. Боткинские собрания обычно проходили у Грановского или во флигеле, куда переселился из основного дома сам Василий Петрович, стремясь «изолировать эти собрания от купеческого быта своей семьи». «Дом Боткиных, – вспоминает один из мемуаристов, – расположен на одном из самых живописных мест Москвы. Из флигеля, выходившего в сад, в котором жил тогда Боткин, из-за кустов зелени открывалась часть Замоскворечья. Сад был расположен на горе, в середине его беседка, вся окруженная фруктовыми деревьями».

Несмотря на известность и дружбу со многими представителями литературного и художественного мира, вхождение В. П. Боткина в дворянскую образованную среду не было гладким. Так, известная в Москве Е. Н. Менгден принимала у себя цвет тогдашней интеллигенции. Встретив выходившего из гостиной В. П. Боткина, один великосветский господин спросил у нее: «Что, вы у него чай покупаете?» На что Елизавета Николаевна отвечала: «Нет, я подаю ему чай».

Сам Боткин в конце 30-х – начале 40-х годов переживает внутренний, душевный разлад, во многом связанный с его двойственным положением. Белинский пишет о нем в 1839 году: «Целый день, с 10 часов утра до 6 часов вечера, сидит он в своем амбаре и вращается с отвращением в совершенно чуждой ему сфере. Это одна из тех натур, которые созданы, чтобы жить внутри себя, а между тем судьба велит ему большую часть его времени жить вне себя». «Боткину всё в доме, – отмечает Герцен, – начиная от старика отца до приказчиков, толковало словом и примером о том, что надобно ковать деньги, наживаться и наживаться». Если В. П. Боткин и не превратился в стяжателя, если купечество и не убило в нем творческую личность, то все же сомнения не могли не коснуться его. «Какая трудная задача, – писал он в письме А. А. Бакуниной 13 сентября 1839 года, – добрый отец, которому в деле необходима моя помощь и которого убью, если откажусь заниматься делами, большое семейство, для которого должен быть подпорою, больше всего – любовь ко мне отца: все это делает из меня двойственного человека».

Не способствовали душевному равновесию и неудачи Боткина в личной жизни. К лету 1839 года относится начало его увлечения 23-летней младшей сестрой Михаила Бакунина Александрой Александровной. Между ними завязывается переписка. Однако ее родители не были в восторге от мезальянса с купцом, хотя и другом их сына. Просвещенная дворянская семья Бакуниных в этом мало отличалась от других помещичьих семей. Помолвка была отложена на год. Боткин покорился. Вскоре длившаяся больше года переписка его с Александрой угасла окончательно.