Дмитрий Дегтев: 1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

Революционерам, у которых уже тогда установилось двоевластие, оставалось лишь одно: переманить на свою сторону армию и избавиться от царя.

В последнее время стало модно утверждать, что генералы «вступили в сговор с изменниками», «нарушили присягу» и «предали государя». Мол, несмотря на ненадежность и разложение многих частей, еще было «достаточно верных войск». Однако надо понимать, что в тот момент военные больше всего опасались разрастания революции, которое могло привести к крушению фронта и германскому вторжению в глубь России. А отдавать приказ солдатам (особенно в условиях войны) стрелять по своим же солдатам матросам большинству казалось в высшей степени безнравственным и опасным. Почему, в конце концов, надо лить кровь ради этого дурака? Мало нам огромных потерь на фронте?! В армии недовольство Верховным главнокомандующим было не менее заметным, чем в промышленных кругах, пролетарской среде и интеллигенции. Именно поэтому военные во главе с Алексеевым так легко поверили в обещания Родзянко и фактически признали новое правительство. Армия попросту поддерживала силу, которая могла гарантировать окончание беспорядков и продолжение войны.

По воспоминаниям Родзянко, еще в начале января у него дома состоялась встреча некоторых депутатов, членов Госсовета с приехавшим с фронта генералом Крымовым. Последний, обрисовав в мрачных тонах положение на фронте, заявил: «Настроение в армии такое, что все с радостью будут приветствовать известие о перевороте. Переворот неизбежен, и на фронте это чувствуют. Если вы решитесь на эту крайнюю меру, то мы вас поддержим. Очевидно, других средств нет». Там же была озвучена и фраза генерала Брусилова: «Если придется выбирать между царем и Россией – я пойду за Россией» [62].

Генералы предавали царя, но вовсе не предавали Россию!

Ну а что касается царя, то вопрос с ним был решен довольно просто. Главную роль в свержении сыграли Родзянко и Гучков. Первый запугивал Николая и генералов всевозможными ужасающими телеграммами в духе «Шеф! Все пропало!».

«Настала одна из страшнейших революций, побороть которую будет не так-то легко, – телеграфировал Михаил Владимирович генералу Рузскому в ночь на 2 марта. – Если не будут немедленно сделаны уступки, которые могли бы удовлетворить страну… Народные страсти так разгорелись, что сдержать их вряд ли будет возможно, войска окончательно деморализованы; не только не слушаются, но убивают своих офицеров; ненависть к государыне императрице дошла до крайних пределов; вынужден был, во избежание кровопролития, всех министров, кроме военного и морского, заключить в Петропавловскую крепость… Считаю нужным вас осведомить, что то, что предполагается Вами, уже недостаточно, и династический вопрос поставлен ребром». Ну а потом Гучков, которому, очевидно, и принадлежала идея заблокировать царя в его поезде, не передавать его приказы и донесения верноподданных, попросту явился к Николаю и потребовал отречения. Ну а другие, к кому царь, как обычно, обратился за советом, подтвердили, что это единственный выход. Полностью повторилась ситуация октября 1905 года! Будучи неспособным лично принимать хоть какие-то решения, Николай, как обычно, согласился с теми, кто на него надавил.

Хотя в тот момент отречение уже скорее играло чисто формальную роль. Если бы царь и не подписал эту бумажку, то Гучков, скорее всего, либо застрелил, либо немедленно арестовал бы его. «Кругом измена, трусость и обман», – начертал Николай в своем дневнике днем 2 марта…

В провинцию 26–27 февраля поступали лишь разрозненные сообщения. Так, в Нижнем Новгороде пресса 28-го числа опубликовала царский указ о роспуске Сената и Госдумы, а также сообщение о беспорядках в Петрограде, «сопровождавшихся насилием и посягательством на жизнь воинских и полицейских чинов». На следующий день телефонная связь со столицей прервалась. «Особенно людно было на бирже, которая живо реагировала на вести из Петрограда, полученные в частном порядке. Все торговые интересы отошли на задний план, уступив место обсуждению на разные лады текущего политического момента», – сообщал «Нижегородский листок».

А вот 3 марта мир как будто перевернулся. Купив на улицах газеты, нижегородцы, как и другие граждане страны, с изумлением увидели на первых полосах не привычные скучные сводки о положении дел на фронте, а торжественное сообщение: «Граждане! Государственная дума совершила величайший исторический акт обновления нашей государственной жизни. Она свергла при помощи нашей доблестной армии (не рабочих! – Авт. ) старое правительство, ведшее страну к гибели. Образовано временное правительство, к которому перешло в данное время все управление страной. Нижегородская городская дума, земская управа и войска приветствуют патриотическое дело Государственной думы и объявили себя солидарными с временным правительством».