Гвидо Препарата -

«Это предательство!» — провозгласили немногочисленные вожди непримиримых левых, возложив на обуржуазившихся ли­деров Социал-демократической партии Германии ответствен­ность за отход от интернациональных и гуманистических идеа­лов партии. Революция, утверждали левые, была принесена в жертву компанией цеховых мастеров, превратившихся в обыч­ных буржуа, чья роль состояла в трансформации силы рабочего класса в самодовольную подпорку капиталистической цитадели.

И это обвинение было недалеко от истины. Более точно этот союз элиты и пролетариата, заключенный во имя патриотичес­кого предрассудка, можно назвать наивысшим достижением консерватизма. Правящий класс, возглавляемый германским императором, бюрократической и деловой элитой, объединен­ными в рамках либерального государства и в большой мере «за­щищенных от экономических трудностей, господствующих во всех современных высокоорганизованных обществах», был (и до сих пор остается) по самой своей природе носителем стан­дартов таких видов социально незрелой (то есть варварской) деятельности, которая вызревает в скрытых от глаз недрах не­заслуженной или наследственной праздности, — например, спорт, финансовые махинации и война (5).

Люди, униженные жалкой бедностью, и все те, чья энергия целиком и полностью поглощается каждодневной борьбой за выживание, являются консерваторами, ибо не могут поз­волить себе усилия попытаться заглянуть в будущее дальше завтрашнего дня; точно так же консерваторами являются бо­гатые и преуспевающие, так как у них нет повода для недо­вольства сложившимся положением (6).

Загнанные в городские трущобы, где умы формируются изворотливостью и жестокостью, страдающие от лишении и духовной деградации, низшие слои общества быстро и легко приуча­ются пользоваться языком оскорбительного соперничества и дикой клановой жестокости.

Юнкерам не понадобилось много времени, чтобы пере­одеть массы в Feldgrau, серую полевую военную форму рейха. Таким же выдающимся был их пыл, с каким стремились на фронт французы, британцы, американцы и японцы, — этот пыл был несколько меньше у славян, чья патриотическая готовность, не говоря уже о практической сметке, никогда не соот­ветствовала страстям и наклонностям правящего класса того времени.

Испытывающие на себе с самого рождения ужасы и насилия гетто представители низших слов населения Германии в даль­нейшем подвергались «стерилизации» практикой профсоюзов, благодаря торгашескому духу которых, то есть исключительно­сти членства, иначе говоря, «дефицитности мест» (7), у членов профсоюзов воспитывалось чувство привилегированности по отношению к другим рабочим, — из таких смышленых «синих воротничков» всегда выходили «добрые» рядовые шовинистических армии.

Такая длительная дрессура в условиях казарменной стимуля­ции инстинктов и профсоюзного крючкотворства превратила трудящегося в надежный инструмент западной иерархии, а ве­ликие надежды революционеров в скорбное разочарование. В 1907 году Веблен писал:

Та часть населения, которая была привержена социалисти­ческим идеалам, тоже стала более патриотичной и лояль­ной, а вожди и люди, формировавшие мнения социалистов, тоже внесли свой вклад в рост шовинизма совместно с ос­тальными группами немецкого народа... [Лидеры СДПГ] утверждают, что они, во-первых, стоят за национальное ве­личие, а за уважение иностранцев — только во-вторых... В настоящее время социалисты исповедуют скорее идеи ан­глийского либерализма, нежели революционного марксиз­ма (8).

Если не считать нескольких вспышек, причиненных отдельны­ми зарвавшимися анархистами, в Германии не было мятежного ядра, способного вырваться на поверхность и целиком пожрать империю. Конечно, СДПГ испытывала определенные трудно­сти и во время войны претерпела глубокий раскол: в 1917 году группировка раскольников, так называемые независимые, от­делились от партии и учредили НСДПГ (Независимую социал-демократическую парию Германии); и конечно же вспыхивали забастовки, нарушавшие слаженную работу социал-демократи­ческого электората на военных предприятиях рейха. Несо­мненно, в стране были и недовольные и несогласные. Но в це­лом, так же как невозделанное русское поле, заколдованный германский лес, по большей части населенный послушными ра­бочими, высокомерной буржуазией и слепыми аристократами, был территорией, весьма легко поддающейся управлению — как изнутри, так и извне. Человеческий материал был податлив, не­смотря на общепризнанную приверженность страны к войне, каковая, впрочем, и сама по себе была чисто сомнамбулическим предприятием.