Гвидо Препарата -

В Германии никогда не было подлинной революции. Раздува­емый в литературе миф о расколе между левыми и правыми представляется явным преувеличением, хотя многие считают этот раскол главной причиной успеха Гитлера. Однако про­пасть, разделявшая имущих от пролетарского класса, была ско­рее мнимой, нежели реальной: будущие столкновения между на­цистскими коричневорубашечниками и красными отрядами коммунистической партии были скорее следствием иностран­ного вмешательства в германскую политику, чем результатом внутреннего антагонизма, разъедавшего немецкий порядок. Это утверждение я постараюсь доказать в главе 4. По этому по­воду надо сказать, что, так же как и в большинстве стран «демо­кратического» Запада, в имперской Германии было стабильное и относительно крепко спаянное общество, и какими бы ни бы­ли классовые противоречия и классовое неравенство, они ни­когда не находили отчетливого выражения в подлинно револю­ционном движении. До Первой мировой войны в Германии ни у кого не было истинной воли к восстанию; не было ее и после войны. В течение шести странных месяцев, прошедших от ка­питуляции в ноябре 1918-го, до провозглашения Веймарской ре­спублики в июне 1919 года, Германия горела в лихорадке, кото­рая, как правило, сопровождает смену режима, — это был пери­од относительно мягких протестов, протестов неорганизован­ных и вскоре искаженных вмешательством независимых интел­лектуалов, частных военизированных отрядов, иностранными интригами и вскоре подавленными вернувшейся с фронта ар­мией, утопившей в крови отдельные очаги вооруженных вы­ступлений. Таким был промежуточный период существования немецких Советов, период, после окончания которого на поли­тическую авансцену выступил Гитлер.

Теперь мы перейдем к рассказу о германской революции, ес­ли ее можно так назвать, — такой революции просто не могло быть — по тем причинам, которые ясно изложил Веблен после тщательного анализа природы европейского рабочего движе­ния конца девятнадцатого века: на основании этих ранних на­блюдений, каковые он соединил с внимательным изучением состояния обреченного рейха и позже оказался в состоянии в 1920 году выдать свое поразительное пророчество.

К началу двадцатого века социалисты промышленно развитых стран Запада, за исключением немногочисленных закоснелых

воинствующих ортодоксов, отказались от самой идеи «револю­ции».

Массы рабочего класса стали проявлять меньше недовольст­ва по поводу жилищных условий и питания, которыми их обеспечивал правящий и господствующий класс: бесплатные кварти­ры стали несколько больше, а меню с каждым годом становилось разнообразнее. Воплощение принципа «хлеба и зрелищ» (еды и кинематографа) внесло свою ленту в успех тех мер, какие предприняли капиталисты для укрощения недовольства масс.

В Германии к 1912 году, когда SPD (Sozialistische Partei Deutschlands) — Социалистическая партия Германии, самая массовая и самая организованная из соцпартии мира, — стала ве­дущей политической силой в стране, набрав 34,8 процента го­лосов на всеобщих выборах 1912 года (2), приобретенное рабочими отвращение к ветрам перемен нашло свое концент­рированное выражение в высказывании Августа Бебеля, этого немецкого социалистического Наполеона, который характери­зовал революцию как «величайший тарарам» (der grosse Kladderatatsch) (3).

Коротко говоря, рабочие муравьи немецкого муравейника не испытывали острого желания бунтовать, как не имели его их братья по классу во Франции и Британии, также не желавшие рубить сук, на котором сидели. Рабочие желали компромисса подобно членам экипажа китобойного судна, которые не захо­дят дальше споров с капитаном относительно своей доли.

Но в принципе, по самой своей сути, все социалисты были интернационалистами — братьями, невзирая на разделявшие их границы, — и пацифистами. Потом разразилась война, и вели­кое космополитическое единство мирового сообщества социа­листов, так называемый II Интернационал, который претендо­вал ни больше ни меньше как на Нобелевскую премию мира, разлетелся вдребезги под действием центробежных сил шови­нистического угара (4).

В августе 1914 года парламентская фракция SPD единодушно проголосовала за предоставление военных кредитов. В Англии и Франции пролетарии точно таким же образом дружно постро­ились под знаменами и изъявили готовность стрелять в своих братьев по ту сторону линии фронта. Кайзер прибегнул к весьма удачному риторическом)7 приему, провозгласив, что отныне не признает никаких партий, за исключением немцев.