Гульельмо Ферреро - Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи

Было бы невозможно в этом кратком обзоре подробно изложить историю междоусобной войны. Достаточно отметить, что самым существенным ее фактом был следующий: Сулла, до сих пор не бывший сторонником никакой партии, кончил тем, что против своей воли сделался борцом крайних консерваторов. По его приезде остатки консервативной партии обеспокоились; они бросились к нему как к давно ожидаемому спасителю, стараясь привлечь его на служение своим интересам, несколько молодых людей имели смелость действовать таким образом до конца: Гней Помпей, сын консула 89 г., принадлежавший к очень знатной и богатой фамилии, набрал небольшую армию в Пицене; Марк Лициний Красс, другой молодой человек знатной фамилии, у которого революция погубила брата, и Метелл Пий, сын Метелла Нумидийского, сделали то же самое. Однако Сулла решил не позволять этой партии увлечь себя; он старался успокоить италиков, объявляя, что не произведет крупных перемен в эмансипации Италии; он соглашался еще вступить в переговоры с народной партией и выбрал посредником сенат. Это было тщетно. Вожди народной партии, которые, за исключением Сертория, не были людьми выдающимися, слишком не доверяли ему и надеялись покончить с этой маленькой армией при помощи Италии; своей неоткровенной политикой они сделали невозможным всякое соглашение или союз. Наконец, Сулла решился принять предложения консерваторов; он поручил важные посты Гнею Помпею, Марку Крассу и Метеллу и начал войну как борец изгнанников и контрреволюции. Действуя с обычной смелостью, он в короткий срок успел укротить железом и золотом хаос, царивший в этом обществе, где революция, явившаяся после долгого социального разложения, разрушила все моральные связи между людьми. Рассыпая золото, от отвлек от демократической партии громадное число легионов и людей; он лишил мужества тех, которые сопротивлялись подкупу, и, одерживая блестящие победы над всеми вождями демократической партии, избивал их одного за другим. Один только Серторий успел спастись в Испании. Таким образом, Сулла опрокинул революционное правительство и остался господином Италии во главе своей армии, на развалинах народной партии, рядом с бессильным сенатом.

И тогда этот гордый сибарит, холодный, бесчувственный, раздраженный ужасной борьбой, в которой он едва не погиб, презирающий весь род людской, — сделался палачом. Он не позволил обмануть себя знаками поклонения, предметом которого он сделался после своей победы: он понимал, что те же самые консерваторы, которым его победы были так полезны и которых, впрочем, он презирал так же, как их врагов, упрекают его за дарданский мир, за смерть Фимбрии, за гражданскую войну и выдадут его демократической партии, если он не установит такого порядка, при котором никто не осмелится возвращаться к тому, что он совершил в Италии и на Востоке.

Он задумал потребовать себе диктатуру, право над жизнью и смертью граждан на неопределенное время и полную власть для реформирования государственного строя. Он легко получил от сената, лишенного с этих пор всякого авторитета, утверждение legis Valeriae, назначавшего его диктатором. Вооруженный таким образом, он уничтожил большое количество — говорят, 5000 — тех, кто в предшествующем поколении содействовал демократическому движению; он преследовал их семейства, разорял конфискациями, разрывал браки, заключенные между их родственниками, оставшимися в живых, и влиятельными фамилиями; он постановил, что сыновья казненных не могут занимать никакой государственной должности, и карал целые города, отягощая их штрафами, разрушая их укрепления, конфискуя часть общественной и частной территории, чтобы разделить ее затем между своими солдатами, селившимися в качестве колонистов как бы на неприятельской территории. В этом преследовании ни для кого не было ни выбора, ни исключения, ни пощады, ни уважения: его враги слишком ненавидели и преследовали его самого. Сулла торопился снова вернуться к своему досугу и своим удовольствиям и быстро хотел это окончить. Две тысячи семьсот всадников и около сотни сенаторов были казнены; все те, кто каким бы то ни было образом оскорбил консервативную партию, ее предрассудки и интересы, рисковали искупить свое преступление смертной казнью. К несчастью, в стране, разоренной беспорядком социального разложения, продолжавшегося уже тридцать лет, эта политическая реакция скоро выродилась в беспорядочный грабеж.